— Ждать скоро? — жена поняла, что уговаривать напрасно.
— Недельки через две. К Середней подамся. В избушке все есть.
В это утро Хозяинов собирался на промысел долго и, уже встав на лыжи, задержался на какую-то минуту, обняв левой рукой вздрагивающие плечи жены, как-то по-новому, ласковей, чем обычно.
— Я у тебя спросить хотела…
— После, — отмахнулся он. — Связалась с этим ларьком.
— Неспокойно на сердце. Кажется мне… — но Федор уже не слушал, подтягивая ремень на лузане.
Деревня еще спала, лишь кое-где мелькали в полузамерзших окнах огоньки, мычали в теплых хлевах коровы, спросонья тявкали собаки.
— Не стой, простынешь. Куда я потом без тебя. За ребятишками смотри, — и он исчез в морозной полумгле.
Зимний день короток. Около девяти забрезжит, к десяти рассветет, а часа через два птица с деревьев в снег повалится на ночлег. Белка — и того раньше. К полудню кончена жировка, на боковую пора, в гнездо, сделанное где-нибудь в развилке старой ели из шакши — ползучего древесного мха. Попробуй найди ее там.
Зорька выручает. За такую собаку и корову отдать не жалко. На земле далеко чует, а когда белка в гайно спрятаться вздумает — на каждую лесину глазом косит, к ветру принюхивается. Белку тоже запросто не возьмешь: с кормежки она не прямо бежит, а с дерева на дерево перескакивает, путает следы.
Мало голубых шкурок сдал в сельпо Федор этой зимой. Так можно и без штанов остаться, а не то что на сарафан жене купить. В борах совсем белки нет, какая есть — в ельниках держится. Тяжело в чернолесье брать ее. Да и холода мешают: отсиживается белка в дуплах.
И сегодня сколько отмахал, а всего две добыл. Где уж тут о премии мечтать. Как бы только на договорную сумму вытянуть, чтоб не стыдно было людям в глаза смотреть.
А водилась белка в его угодьях. В каком же это году ее особенно много было?
В начале войны. Из-за Тиманского кряжа, с древних полуразрушенных гор, как с неба, свалилась она тогда в рады — болотистые равнинные места, где и лес-то не ахти какой — редкий, все больше мелкий ельничек, ольха да травы. Недолго тут задержалась — дальше двинулась, к тундре… Говорили, не к добру это, и надо же совпасть: война летом началась.
Запричитали вскоре бабы, получив первые похоронные, которые в то время почему-то извещениями называли. Заголосили на пристани гармошки ребят чуть постарше Федора, вчерашних школьников, еще не одетых в шинели, но уже солдат. С припухшими губами и синими подглазницами ходили Федины сверстницы в те дни. Проводы превращались в свадьбы. Сколько девок так и не дождались своих любимых, только в памяти, в сердце где-то остались короткие, как минуты, две-три ночи да еще первенцы, ныне взрослые, удивительно похожие на отцов, живут на земле.
А белка шла, и не было видно конца переселению. Даже река не держала. Много ее тогда погибло.
Безветренных дней у нас почти не бывает, а белка плывет, пока хвост сухой. Потому и держит его столбиком. Чуть намок — гибель зверьку, завертится на воде, пока, кружась, не выбьется из сил и не захлебнется.
В ту осень Федя Хозяинов ушел из школы да так и не вернулся: отца заменил на белковании.
«Два десятка проскочило… Когда?» — Его размышления прервал голос Зорьки. По голосу можно догадаться: лает не на белку. «Неужели куница? — подумал. — Следов не попадалось. Да и откуда ей взяться тут?»
Он посмотрел на часы и ускорил шаг. Светлого времени оставалось в обрез, самое большое с час.
Да, это была пришлая куница. Судя по следам, она искала дупло. Местная не станет столько крутить, память у зверька цепкая, каждую корягу, каждую гнилою лесину помнит.
«Ничего зверюшка!» Федор посмотрел на следы и ускорил шаг. Он шел на голос Зорьки. Лыжи, обитые оленьим камусом, легко скользили по снегу, тормозя на подъемах. Собака оказалась ближе, чем предполагал. Встревожился: «Как бы снег не повалил, звук глохнуть стал».
Зорька — юркая черная лайка с белым пятном на груди, увидев хозяина, замолчала. Он не спешил. Все следы осмотрел, круг сделал, прикидывая: «Пришла — ушла…» А Зорька глаз с него не сводит, на старую ель взлаивает, куда куница вроде не забегала. В сторону собаку отозвал, но она снова к лесине и умоляюще на него смотрит: мол, чего тянешь, уйдет…
Федор вынул из-за широкого кожаного ремня с большой медной пряжкой весом с полкило, какие носили наши деды, топор, стукнул обухом по стволу. Зорька оказалась права: простукивалось дупло. Свалил дерево. Собака около него крутится, отверстие у самой вершины нашла. И Федор слышит, как зверек в дупле мечется, чувствует, что в западню угодил, но не хочет покидать убежище. Пришлось раскалывать ель пополам вдоль ствола. Пока пазил комель — проглядел. Как птица взлетел зверек на соседнее дерево. Зорька даже не успела рта раскрыть. Но и уйти кунице с дерева она не дала, придержала там на какую-то минуту. Сухо щелкнул выстрел, и забился на снегу бурый, с густым пушистым мехом зверек.