— Уходи! — кричит ей, но увлеклась, не слышит, знай, ковыряет багром в бревнах.
«Сучком тебя по голове стукнули, что ли!» — выругался про себя Хозяинов и кинулся к ней. Только успел за руку схватить, оттащить, только-только на берег выскочили, как затор на дыбы встал, зашевелились бревна и сплошным потоком ринулись вниз, уже наполовину обскобленные водой.
— Ты того? — спросил Федор. А девчонка смотрит на него с виноватой улыбкой, так, видно, и не поняв, в чем дело.
— Сгинуть захотела? Это недолго! — Федор хотел еще добавить, что дураков на свете и без них много, но загляделся на нее и забыл, зачем пришел сюда.
Брови у незнакомки не по-русски тонкие, изогнутые. Чуть-чуть скуласта. Губы — как перезрелая брусника.
Эта тонколицая, сама не думая о том, потеснила в сердце охотника ту, с которой он дружил раньше.
Была у него одна любава в юности, на руках ее носить был готов. Из лесу к деревне на крыльях летел к ней. Не забудет Федор, как она сказала однажды: «Что теперь делать-то нам, что делать? Ведь супротив дяди не пойдешь. Грех это».
— А к немилому идти не грех? — отрезал он.
— Пришел бы, поклонился, может, и уступит старик.
— Не гожусь я в принятые. Чтобы всю жизнь в работниках ходить? Нет! Мне их добра не надо, в нашем роду никто на чужое добро не зарился. Решай — или ко мне, или… — он не договорил.
— Куда ж я их-то дену? Жалко ведь.
— Ну, жди тогда, когда тебя пожалеют.
— Как же супротив пойдешь? Мать наказывала слушаться. Худого не пожелают.
«Э, да что вспоминать, когда давно оженился, когда два сына растет».
С Нижней речки, где добыл две куницы, Федор перемахнул на Середнюю — всего каких-то тридцать километров через заметенные снегом болота, вырубки и гнилые ельники. Там зверя не оказалось. Уже не в первый раз хозяин угодий подмечал этот непредвиденный уход зверя в другие места. В то, что его совсем не стало, Федор не верит. Говорили же, будто зайцев совсем выбили. А при чем тут «выбили», если причина в другом?
До войны, еще мальчишкой, он вместе с отцом возами сдавал их в сельпо. Стреляли по первой пороше, ловили в капканы и петли, даже в сети загоняли. Он не считает это безжалостным. Человек — хозяин! Только, говорит, подлецом быть не надо. А разницу не трудно заметить. Один берет сколько можно, второй все, что попадет под руки. Тогда зайца можно было брать: в несметном количестве водился он. И вдруг исчез. Отец говорил: «За Урал ушел, хворь какая-то на него напала». Может, и так: тушки беляков находили на лесных тропах часто, когда начинал таять снег. Попробуй угадай, с чего гибли косые, если на район один ветврач и сам он мечется по фермам, как испуганный заяц. Там теленок пал, там ярка копытца подняла, там свиноматка дух испустила… А времена строгие были, ох строгие. Тут не до каких-то ушканов. И дело это охотоведов, а не ветврачей. Прошли годы — и снова косой появился. Все больше его в угодьях. «Может, и прав отец, — думал Федор, — лес он знал. Следки-то все с востока тянутся, пришлый ушкан. Жирового сразу узнаешь — он больших переходов не делает».
А вот с чего ряб тронулся, куда он путь держит? Проснулся Федор как-то в своей избушке на Нижней, слышит, крылья хлопают. Выглянул за дверь, а напротив, за речкой на ветках ольшаника, как серые шары кто понавешал. Качнется ветка — и взлетит шар… Рябчики!.. За утро сотни три прошло. Федор даже ружья не поднял. Заряды у него крупные, не на ряба рассчитаны, а лабаз набит по крышу. К чему птицу изводить?
На Середней и того нет. Ушел ряб куда-то. И ягода вроде осенью была, и снег вовремя выпал. Так что же стронуло птицу с места? Снова загадка.
Лыжи легко скользили по снегу. Вот и «Золотой ток». О нем Федор только слыхал, а хозяина тока никто не знал. И теперь по осени видны на сухом болоте низкие плетни из колышков. В узких проходах расставлялись силья. Сколько же птицы добывалось тут, куда вывозилась она? Все туда же, в Архангельск, по старому тракту, что тянулся на сотни верст и зарос ныне.
Косачи здесь и теперь держатся большими стаями. «Надо бы путик проложить, — подумал Федор, — пасти понаделать, но далековато, наловишь птицы, а вытащить как?» За долгие годы жизни в лесу он привык рассуждать вслух. Если посмотреть со стороны, то кажется: не по безлюдным местам идет человек, а на прогулку вышел, отдохнуть после работы.
Ровным шагом, чуть пригибаясь под деревьями, он прокладывал лыжню к Середней. Заплечный мешок легок. На место все с осени завезено на лодке, ни к чему тащить на себе продукты…
Перевалив через водораздел, Федор стал внимательно присматриваться к лесу, стряхнул снег с шапки, сунул в карман лузана рукавицы, для чего-то подкинул в руке ружье. Дорогу он знал, нашел бы избушку и с закрытыми глазами. Другое высматривал, к другому прислушивался.