— Не умеешь ты жить, Хозяинов, — говаривал ему Григорий, — у палки всегда два конца. Ты про один помнишь, а другой забываешь. Помалкивал бы больше, поддакивал; дураков не ищут — сами рождаются, а голова не для того, чтобы об стенку биться — расшибешь.
Федор вспомнил об этом наутро, когда пришел в райпотребсоюз. Его там жена встретила.
— Ты чего здесь? — удивленно спросил он.
— Снова вызвали. Много не хватает: спирт, консервы… Что будет теперь?..
Ни слова не сказал Федор, только брови к переносью сошлись да головой тряхнул, словно только проснулся.
— Долго еще тебе тут?
— До завтра.
— У шурина остановилась?
— У них. Тебя не знала где и найти. Все село не обойдешь.
— А мы тут с другом вчера заговорились. Ладно, после обеда приду.
К удивлению и радости Федора, документы на выдачу карабина оформили быстро. Палок в колеса никто не вставлял, резину не тянул. Даже начальник милиции ни слова не сказал, подмахнув документ. Лишь на прощанье бросил:
— Карабин — дело серьезное. Редко кому доверяем. Учти, Хозяинов. Чтоб никакого баловства.
— Не для того хлопотал.
Оставалось уладить еще мелкие дела и можно было отправляться домой, хотя спешить некуда.
В такие морозы в лес идти незачем. Недельки две-три подождать можно. Белка, правда, стала откуда-то появляться, но в гайнах отсиживается. На куницу лицензии нет. Птицы в такое время много не напромышляешь. На лис капканы поставить надо, да песцы кой-где бродят — из тундры забрели, росомаха шкодничает — давно по ней капкан скучает. А в сельпо просят отстрел лосей провести. Три головы. С осени, правда, этим обычно занимаются, но ничего страшного нет, если чуть поздней отобьют. Лицензии-то в правлении есть. Вот тебе и заработок, Федор.
А дома опять нелады. Ушла бы Марина из этого ларька. Одна беда с ним — то недостача, то кража, и виноватых не найдешь.
Федор шел по улице села. На плече его висел новенький, еще покрытый смазкой, охотничий карабин.
— Теперь порядок. С таким ружьем любого зверя можно взять. Глаз еще остер, ноги еще сгибаются. В хорошую сторону ветер подул.
Договорную сумму Федор ближе к весне уже превысил. Можно бы и свертывать промысел, домашним делом заняться, но держало его в лесу данное заготовителю слово. Лосей он мог бы взять в любое время: знал места их постоянных кормежек и переходов, но выжидал, когда стадо, давно примеченное, подойдет к вершине Федькиного ручья.
Уложить лося — дело привычное. В голодное время, парнишкой, не раз валил сохатых свинцовой пулей из самодельной винтовки. Всю деревню кормил, и теперь бабы вспоминают. Бывало и так, что заглянет домой, место укажет, где лось лежит, скажет своим: «Передайте: кому надо, пусть пользуются, мне некогда». Кто не обрадуется куску мяса, когда в домах солому в ступах толкут. И хотя закон об охране лосей не отменялся, но ни у кого рука не поднималась донос писать: не для себя старался.
С тех давних пор Хозяинов, встречая лосей, снимал перед ними шапку, а поздними вечерами, глядя на пламя, горящее в каменке, вспоминал, как однажды чуть не поплатился жизнью. Винтовка его шомполом заряжалась. Ударил парень по быку, да, видно, не в то место пуля угодила. Не в уход кинулся бык, а на охотника. Густой, молодой ельник спас, куда Федор не вполз, а закатился. Всю жизнь будет помнить, как летели в разные стороны верхушки елок, сучья, как над самой головой мелькало раздвоенное копыто и зубы сохатого, кровью налитые глаза его, слышался рев и летела в разные стороны пена изо рта.
И теперь не знает Федор, как очутился в том ельнике — сам или от удара залетел.
И уж если говорить прямо, то Федор готов спорить с любым специалистом, их теперь немало, что сохатых тоже две породы. Не раз примечал, не раз задумывался. Одни — выше ростом, грудью пошире, с тяжелыми, страшными на вид рогами, как только их голова держит, светлой окраски. Есть другие: низкие на ноги, с длинным туловищем, комолые, темного окраса. Тех берегись!