Я снова поднимаюсь на взгорок, иду дальше. Все суше места. Теперь до конца Ямы хоть в тапочках беги. Знаю там одно местечко, где отменный горбач берет.
Узенькая тропинка спускается сквозь кусты к озеру, прямо к заводи, окруженной со всех сторон корчагами. Сколько я тут крючков и самодельных блесен оставил, но зато и окунь — шириной в ладонь, когда тянешь — удилище вдвое сгибается.
Но в этот раз мне не удалось закинуть удочку. Зря пробирался сквозь заросли шиповника — вода весной малая была и заводь обмелела. Никто без меня тут не бывал. Коряги, похожие на чертей, торчали под водой, распустив в разные стороны ветки-щупальца. Я мог бы собрать свои блесны, уже покрытые зеленью, но не стал: что с воза упало, то пропало.
Тут щука любит нереститься. Стоит появиться узким заберегам, пригреет солнце, как под кочками, под кустами, лежащими в воде, появятся малорослые, неказистые с виду «молочники». Их собирается много, и когда идешь вдоль берега, то видишь, как мелькают они, словно тени, уходя в глубину. С каждым днем все чаще. Ждут «икрянку» — хозяйку нерестилища. И наступает час, когда возле кустов раздается шумный всплеск. Это появилась она — королева весеннего бала. Сколько раз я видал эту громадину, пытался прихватить, но так и не удалось. Однажды попутал бредешком, думал — вот она, в руках — схватил за жабры, но от удара в лицо хвостом сам полетел в озеро и вылез оттуда жалким, весь в тине, с перепугу слова не мог сказать, а друзья-мальчишки хохотали. Говорят, эта щука и теперь живет в Яме, никакая сеть ее не держит.
Я не спеша иду дальше, к самому высокому берегу, где всегда жгут костры ребятишки.
Солнце уже закатывается, комары висят над травой тучами. Насобирал на уху окушков. И старый таганок на месте. И плавника-мелочи в кустах полно.
Ветерок, поднявшийся было, знать, запутался в кустах и уснул. Дым от костра тонкой змейкой поднимается прямо в небо.
Здесь я однажды познакомился с Володькой, отчаянным мальчишкой. Сижу как-то с удочкой в руках, в кустах, около полудня, жду клева, а тут как грохнет, словно фугаска разорвалась. Столб воды поднялся. Даже скопа, которая, кажется, только и знает, что висеть в небе, и та вздрогнула, замахала крыльями и улетела на другое озеро. Я тут сел в лодчонку, налег на весла — и на шум.
Батюшки мои, два сорванца в лодке, а вокруг них рыбья молодь плавает. Вся Яма от берега до берега бела. И что за рыба — лещики величиной с пятак, пелядочки с палец, жиганы. Тут-то я понял, зачем лещи весной на Яму заходят и откуда пелядка тут берется. Здесь когда-то давно-давно проходила река, потом она сменила русло, образовалась старица, верхний конец которой замыло песком, образовалась цепь озер, куда спешит весной на нерест рыба, где нагуливается ее молодь.
— Что вы, — кричу, — стервецы, делаете?
— А мы, дядя, попробовать хотели…
Достали где-то бикфордов шнур, запал, тол. Крупной рыбы наверху после взрыва не оказалось. Может, не задело ее? Я как-то мерял эту Яму, от которой и пошло название озера — около двадцати метров шнура кинул и не хватило. Где-то там, в глубине, и молодая нельма держится, что порой бьет в сетки темными августовскими ночами.
Яма — громадный детский сад. И надо же было сорванцам бабахнуть. Ведь после такого взрыва озеро становится мертвым на несколько долгих лет. С неделю клевали вороны и сороки рыбью мелочь, прибитую ветром к берегу, лежащую на воде сплошной массой. Скопа долго не возвращалась на озеро. Не любит она шума.
Да и откуда взять рыбу мальчишкам, если здесь основное — окунь, щука, а они тут же тонут. Сколько рыбы понапрасну сгубили.
Крупный разговор произошел тогда с Володькой, но стал он, к счастью, началом дружбы на многие годы. Этот «взрывник» позже горным инженером стал. Не узнать парня.
Тихо в этот вечер на лугах. Не стрекочут косилки. Знать, скошено много, надо кошенину убрать, как бы после такой жары гроза не надвинулась. Небо все больше темнеет, словно тучами закрывается. Не тучи это, а темнота окутывает землю. Певчие уже замолчали, зато по озерам, не боясь охотников, крякают утки. Охота еще не открыта — и раздолье им. Еще редко вылетают они на открытые пространства, все больше в мелких, заросших осокой озеринах держатся.
Костер разгорается все больше. Пламя его становится все ярче. И уже не от солнца, а от него по озеру причудливые тени скользят.
Ручеек журчит, сбегая со склона. В этом месте я когда-то встретил лосиху. Впервые в жизни. Сколько, помню, мечтал об этом. Ждал, что вот пойду по тропке в кустах и вдруг навстречу рогатый великан выйдет. Все произошло, как часто бывает жизни, гораздо проще.