Я лежал около костра, уже потухшего. Над озером стлался туман. Оставалось с полчаса до клева, и я не спешил. Где-то за спиной хрустнули ветки, кто-то прошел мимо меня к овражку, спускающемуся к озеру, и я услышал, как пьет, фыркая, воду лошадь. Но вольные лошади у нас лишь на островах бродят. Откуда ей тут взяться? Повернул голову и замер от удивления. В тумане виднелись два силуэта — большой и маленький. Лосиха попила, повернулась грудью ко мне, откусила пучку борщевика и, пережевывая ее, стала подниматься на пригорок. За ней плелся длинноногий малыш.
И почему так устроено в природе — красивое в детстве всегда какое-то несуразное? Разве можно подумать, что из этого долговязого малыша вырастет лесной великан? Они спокойно поднялись на пригорок и направились вдоль веретьи, сбивая росу с густых, еще не кошенных трав. Любят лоси эту веретью и часто выходят к Яме.
И впрямь кто-то бежит по тропе. Может, детство повторяется? Нет. Это же мальчишки, что ушли вперед меня, возвращаются. Я лишь их следы видел.
— Дядя, ты на утро?
— Да, хочу на зорьке поудить.
— А нам с вами можно?
— Садитесь. У костра веселей. Только веток ивняка под себя подложите. И помягче и пользительней — земля-то ночью сырая. Уже конец июля.
— Мы сейчас.
Два брата, почти ровесники, но какие разные. Один белобрысый, худенький, длинный, так и вертится вьюном, а второй смуглый, плотный, как медвежонок, все не спеша делает, слова лишнего не скажет. Веток они быстро наломали.
— Пейте щербу.
— А мы новую заварим. У нас есть. Окуни — во! — ответил старший, а младший добавил: «И щуку на живца вытянули!»
— Ну, показывай…
— Во! — показывает старший, вытаскивая из хозяйственной сумки щуренка.
И снова кипит вода в котелках. Снова бросаем туда окуней. Мы не соскабливаем с них чешуи, а лишь выжимаем из рыбы лишнее. Только тогда щерба настоящую цену имеет. У окуня весь вкус в клёске. Так варили в старину, так и мы щербу варим.
И с ершом тоже. Попробуй сними с него всю слизь, и не будет знаменитой ухи.
— Хлеб-то есть у вас? — спрашиваю мальчишек.
— Буханку брали да съели уже, — пожимает плечами младший.
Протягиваю им полбулки ржаного.
— Вы, дядя, тоже пейте с нами.
— Обязательно.
И завязывается разговор.
— А вы здешний?
— Я-то? Разве не знаете?
— Нет!
— Тутошний, ребята. В гости приехал.
Уже темно-темно. Кусты кажутся сплошной стеной. Только издалека доносится полусонное куличье «пии-пии». Столько воды кругом, а кулик все просит пить. А под утро из темноты доносится тявканье щенят.
— Маленькие собачки? Где они? — спрашивает младший из братьев, протирая спросонья глаза.
— Не собачки это, а лисята. Нора у них тут, на бору, только вы никому не сказывайте, а то разроют еще. Который раз слышу.
— Мы? Ни-и-и!
— Вы утром куда?
— На Пелядиное. Там окуни — во! А тут мелкота, — говорит старший, нахлобучивая на глаза старую отцовскую кепку.
Подложив под себя плащ, я тут же засыпаю, а когда открываю глаза, ребятишек уже нет.
Славные деревенские ребятишки. Вы и сами не знаете, как много дают такие ночлеги у костров, с какой любовью будете вспоминать о них.
Утро на озере начинается с робких голосов камышовки, зяблика, овсянки, но чем реже туман, клубами вьющийся над водой, тем азартней поют они, каждый на своей ветке, на своем участке. Затем начинает играть рыба — плавные круги расходятся в разные стороны. Как правило, до восхода солнца поднимается с глубин более крупная, которая не любит излишней жары, шума. Мелюзга — та не знает времени, ее можно увидеть у берега в любое время суток. Когда начинает ход плотва и мелкий подъязок, подходят к берегу щуки. Как поленья, чернеют под кустами. Недвижимо, изредка пошевеливая плавниками, часами стоят на отмелях. Но не зевай, плотвичка. «Полено» в одну секунду становится стрелой, раз — и нет тебя. Чем выше солнце, тем чаще, тем сильней бьют в заводях щуки. Вдоль берега у самой кромки осошника большими табунами медленно проходят черноспинные окуни; тихо, спокойно — и вдруг, как брызги, разлетаются в разные стороны мелкие рыбешки. Это окунь начинает бить малька.
Я иду по пожням, вдыхаю терпкий хмельной аромат разнотравья, который издают только что поставленные стога. Гляжу на следы огнищ, среди которых сохранились и мои, а сам думаю о ребятишках, что спозаранку убежали на Пелядиное озеро. Сорванцы, от земли два вершка, а уже сами на веслах переезжают реку, иной за «Стрелу» берется. Упрется ногой в корму — и ну двумя руками за шнур дергать. Упарится, а все же заведет старенький мотор и важно так восседает за рулем.