Семён повторил, но дважды сбивался, и Тяпкин всякий раз ворочал его на начало, пока не добился точного, без запинки повторения второй статьи.
— Себе небось покороче статью придумаешь, — заметил Зотов.
— Ошибаешься, Никита. Дай подумать.
В яме наступила тишина, Тяпкин думал. И вдруг сверху сперва блеснул свет, видимо кто-то открыл дверь, потом послышался шорох, а потом — бац! — что-то упало сверху, и прямо на голову Тяпкину.
— Ах, чтоб им пропасть, — ухватился Тяпкин за бедную голову. — Почему это всё мне да мне. Вас на меня покидали. Тут ещё какая-то скотина...
— Василий Михайлович, — громко зашептал Семён. — Василий Михайлович, то на вас лепёшка упала. Вот она.
— Какая ещё лепёшка?
— Кажется, ржаная или ячменная.
— Тс-с-с, нишкни. Подведёшь доброго человека. Молчи.
Тяпкин, как старший в яме, поделил лепёшку на три части и, поскольку не было видно, какая часть больше, какая меньше, положился на жребий. Взяв в руки один обломок, спросил:
— Никита, ты не видишь ничего?
— Ничего, Василий Михайлович!
— Кому эту отдать?
— Возьми себе, Василий Михайлович.
— Спасибо. А эту?
— Эту Семёну.
—Держи, Семён. Ну а вот эта тебе, Никита, осталась. Тяни руну, да осторожней, чёртушка, ты ж мне глаз едва не выбил.
— Прости, Василий Михайлович, ты сказал «тяни», я и протянул на голос. Прости.
Лепёшка хотя и не насытила, но силы им подкрепила.
— Спасибо доброму человеку, — сказал Тяпкин, управившись с лепёшкой. — Теперь, значит, третья статья будет звучать так. Слушайте, завистники, сколько я себе наворотил: крымским, очаковским и белгородским татарам вольно по обе стороны Днепра кочевать, для конских кормов и звериных промыслов.
— Молодец, Василий Михайлович, что про них такая статья уступчивая.
— Погоди, Никита, я же не кончил. Слушай далее... А со стороны царского величества казакам Войска Запорожского плавать Днепром для рыбной ловли и бранья соли и для звериного промысла ездить вольно до Чёрного моря. Всё.
— Да, ты себя не обидел, Василий Михайлович, и впрямь долгую статью сочинил. А запомнил ли?
— Пожалуйста.
И Тяпкин повторил всю статью слово в слово без запинки.
— Четвёртая статья. Никита, мотай на ус. Киев с монастырями и городами, что ниже (Васильков, Триполье, Стайки) и что выше Киева (Дедовщина и Радомышль), остаются в стороне царского величества.
И опять Зотов повторил всё без запинки, чем нимало порадовал Тяпкина.
— Тебе, Семён, полегче, пятая досталась. Слушай. Запорожские казаки так же остаются в стороне царского величества, султану и хану до них дела нет, под свою державу их не перезывать.
— Здесь татары упрутся, — сказал Зотов, — вот увидишь.
— Почему?
— А Хмельницкий-то. Они его для того и лелеют, чтоб казаков перезывать.
— Ничего у него не выходит Казаки уже смеются над ним, стали говорить, мол, Хмель обасурманился. А перемётчиков казаки не любят, особенно в вере.
— Ну и все статьи?
— Нет, пожалуй. Шестая, моя, значит. Титул царского величества писать сполна. Пленников — боярина Шереметева, князя Ромодановского и других отпустить на окуп и на размену.
— Теперь, надеюсь, всё, — сказал Зотов.
— Нет, Никита. Надо ещё седьмую придумать, поскольку число седьмое, сказывают, счастливое. Давай ты придумай хоть одну, она и по счёту твоя будет.
— Хорошо, — согласился Зотов и, помолчав, произнёс почти радостно: — Султан и хан не должны помогать неприятелям царским.
— Ну что ж, коротко и ясно. Хотя опять же и эта Хмельницкого задевает. Уж кто-кто, а он-то государю самый что ни на есть неприятель.
— На всех не угодишь, Василий Михайлович.
— Ну-ка, братцы, давайте повторим всё. Никита, начинай.
Тяпкин заставил повторить статьи раз десять. А что было делать в тёмной яме? Хоть это, да занятие. В конце концов доповторялись до того, что уже каждый знал наизусть все статьи договора.
— Ничего, — заключил Тяпкин, — это даже лучше. Выйдем на свет, сядет Семён к бумаге и мигом накропает весь договор, никого не спрашивая.
Договор был сочинён. Но вот выбраться наверх, на свободу оказалось не так просто. В три горла кричали они сторожу, никто не отзывался. Наконец явился долгожданный.
— Чего орёте? — спросил сверху.
— Договор готов, скажи хану.
— Чтоб хан меня высек. К нему мне нельзя и близко подходить.