Казак промолчал, боялся, не проверяет ли его кошевой на верность. Серко не зачинал более разговора, но перед самой Сечью спросил:
— Так, говоришь, Рыгор из второго?
— Да, Иван Дмитриевич, — отвечал казак, догадываясь, что весь путь кошевой только и думал об этом Рыгоре.
В канцелярии сидел Апостолец, о чём-то беседуя с войсковым писарем Быхоцким. Едва Серко вошёл, писарь вскочил и кивнул гостю:
— Вот наш кошевой Иван Дмитриевич Серко.
— Прохода до мэнэ, — пригласил Серко королевского посланца.
В другой горнице, оставшись вдвоём, повели они негромкий разговор.
— Королевское величество обнадёживает тебя, кошевой, в своей поддержке против Москвы.
— А как там мой хлопец?
— Твой сын с казаками в великой милости у короля и на добром жалованье. Можешь не беспокоиться.
— Мне бы прислано было от короля жалованье быдлу моему, вот это была бы поддержка. А ещё лучше войско, я б тогда мог пойти не только правым берегом, но и на левый перейти и промышлять Батурин.
— У короля с Москвой перемирие, Иван, не может он в открытую против царя идти.
— Но правый-то берег за поляками вроде?
— За поляками.
— Я б их на левый не брал. Мне б своих голодранцев хватило бы Батурин разорить, да гетмана с его старшиной повесить.
— Что уж ты так зол на него?
— Есть отчего. Он Сечи великое всегда утеснение творил, хлеб не пропускал к нам. И уж если на то пошло, гетмана Дорошенко он схарчил, мои клейноды обманным путём захватил.
— Король велел сказать тебе, что Москва ищет мира с султаном.
— Я уже знаю. Мне Хмельницкий сообщил.
— Ну и как ты к этому относишься?
— Плохо отношусь. И всё сделаю, чтобы хан не поддерживал этого. Москве нельзя спокою давать. Я в этом ещё в Сибири поклялся.
— Ну это ты, Иван, а как Рада? Старшины? Круг, наконец?
— А что круг? Я куда захочу, туда и круг покатится. Хочешь убедиться? Ныне ж увидишь.
— А с Хмельницким как у тебя? Ты в союзе с ним?
— В союзе, а что проку? Войска у него, почитай, нет. Что даст хан — и на том спасибо. Он же пьёт, скотина, бесперечь, ещё хуже батька своего. С ним визирь промашку дал. Высунули как чёрта с-под печки: князь! А из него князь, как из моей бороды сабля. Казаки смеются с него князь — с горища слазь. Разве за таким пойдут казаки. Нет, конечно.
— Визирь, видимо, на его фамилию рассчитывал.
— Фамилия фамилией, но за Богданом две победы стояли, да какие. А за Юраском что?
— Ну как же, четыре года гетманствовал, кажется, с пятьдесят девятого по шестьдесят третий.
— Ну и что? Булавой бутылки распечатывал, а бунчуком мух колотил да сопли вытирал. Быдло и взбунтовалось, едва ноги унёс Юрий Богданович. Кто же запалёного коня на скачки выставляет? А визирь выставил, ныне и сам не рад.
— Так, считаешь, бесполезен Хмельницкий?
— Не то слово: бесполезен. Вреден делу, я даже одно время хотел его Москве выдать, не за так, конечно. Да Юраска, видно, почуял неладное, затаился в Казыкермене. Мне гетманство в случае удачи обещал. Нашёл дурня. Такое гетманство стоит его княжества.
Они проговорили ещё с час, но ни до чего конкретного её договорились. Апостолец от имени короля заверил Серко в полной поддержке против Москвы, тайной, разумеется Кошевой в свою очередь велел передать королю сечевую верность, которую требуется ещё оплачивать.
— Разве он не понимает, что от казаков дешевле откупаться, чем против них вооружаться и сражаться. На-амно-го дешевле.
— Да знает он, но с деньгами у короля, как всегда, туго. Сам из Москвы ждёт компенсацию за Киев.
— Велика ли она?
— Да что-то около двухсот тысяч.
— Ого-о. Нам бы хоть четверть этого. А то моя чернь оборвалась, завшивела. Ну что, пойдёшь на круг?
— А что я там делать буду?
— Посмотришь, как я им кручу.
— Ну а вдруг казаки спросят, кто таков, что за человек? Сам понимаешь, я ведь...
— Я не схочу, никто не спросит. Идём.
— Ну хорошо, — согласился Апостолец.
— Гриц, — позвал Серко и, когда в дверях явился писарь, приказал: — Вели сзывать круг. Да по-скорому.
За окном ударили тулумбасы, сзывая казаков на круг. Послышались крики: «Круг, круг!» И вот уж загалдела, зашумела за стенами канцелярии толпа. Апостолец не рискнул взбираться на степень, его миссия была секретной, и он почёл за лучшее оставаться пока в тени, а Серко сказал:
— Я должен сперва прощупать твоих старшин.