— Прости их, Господи, заблудились они, погубили души свои.
Голова стрелецкий строго-настрого запретил стрельцам разговаривать с осуждёнными:
— Кого услышу, тому сто плетей со свинчаткой.
А кому не известно, что плеть со свинчаткой за сто ударов человека может пополам перерубить. Что там сто — и пятидесяти достанет. А молчание стрельцов было только на руку Аввакуму, его было хорошо слышно окрест. К месту казни собрались все жители Пустозерска (их оказалось не так уж и много), потому что предстояло зрелище, которое никто никогда здесь не видел и вряд ли увидит.
— Свяжите им руки, — приказал голова, не без основания полагая, что казнимые и из огня будут вздымать противозаконное двуперстие.
Стрельцы, вязавшие осуждённых, недобрым словом поминали начальника тюрьмы, выдавшего им не верёвки, а какое-то гнильё, испревшие концы не то от старых вожжей, не то от сетей. Кое-как руки были связаны, затем раскольников обмотали вокруг столба верёвками, плотно обложили сухими дровами и плавником аж до самых подбородков. И едва кончили это, как голова, скороговоркой объявив указ государя, дал команду:
— Зажигай со всех сторон.
Стрелец, притащивший из кухни горящее полено, покрякивая от ожогов, обежал сложенное кострище, поджигая снизу от самой земли сушняк. И тут вдруг Аввакум вскинул вверх правую руку и громко возгласил:
— Молитесь и креститесь только так, и божественная милость будет с вами, в противном случае песок покроет те места, где живете, и наступит конец мира.
А огонь по сухому хворосту быстро помчался вверх к лицам несчастных. И уж задыхаясь в огне, Аввакум кричал:
— Я прощаю вас, заблудшие, но нет спасения душам вашим!
В толпе негромко словно волчицы завыли женщины.
И тут кто-то закричал в костре от страшной боли, не понятно было кто. И послышался в ответ ласковый голос Аввакума:
— Потерпи, милый брат, потерпи. Малое время терпеть уж — аки оком мигнуть, так душа и выскочит. Плюнь на пещь эту, не бойся. Скоро, скоро ты увидишь Христа и ангельские силы с ним.
Но вот все они смолкли, лишь костёр трепал, набирая силу, да слышалась команда головы:
— Подкладывай, подкладывай, чтоб и следа не осталось от них.
След остался. На века остался след от неистового Аввакума и его товарищей-соузников, свято веривших в то, чему молились, истязая собственное тело и возвышая Дух свой.
Глава 43
ЯСАЧНЫЙ СБОРЩИК БИБИКОВ
Горькая судьба Ярыжкина и Крыжановского, запоротых едва не до полусмерти кнутом и сосланных в Даурский острог, увы, не послужила уроком их преемнику Даниле Бибикову. Правда, первые месяцы, пока стояли перед его очами истерзанные спины Ярыжкина и Крыжановского, он остерегался проявлять свой истинный характер. Хотя всё время чесалась у него рука дать по зубам какому-нибудь Омолону, привёзшему на сдачу связку песцов. Но обходилось всё пока словесной неприязнью:
— У-у, морда косоглазая, рыло немытое.
На что Омолон либо отмалчивался, либо отвечал со вздохом:
— Однако, родилась такая.
Тунгусы не хотели ссориться с ясачным сборщиком, тем более что от него они получали ружейные припасы, а иногда и «бешеную воду», которая им очень нравилась. От неё становилось шибко хорошо на душе, хотелось петь и плясать.
Но постепенно, видя зависимость тунгусов от него, их заискивание перед ним, Бибиков всё более наглел, наливался спесью и презрением к «ясачным тварям», как называл он всех их, когда приходилось с тоски выпивать с казачьим приказным атаманом горилку.
— Так и хочется дать в рыло, — признавался Бибиков атаману.
— Дай, раз хочется, — отвечал тот. — Только Зелемея не трожь. Он у них вождь всё-таки.
— Зелемея за прошлое давно пристрелить пора. Он тогда тунгусов поднял на бунт.
— Но государь отпустил ему вины.
— Вот то-то. Ему отпустил, а наших-то едва не до смерти засекли. Где справедливость?
— Ишь ты чего захотел, Данила. Справедливости? Здесь справедливость в пищаль заряжена аль бо в кулак зажата. У тебя звон кувалда какая, любого инородца перешибёшь. Вот и справедливость.
Бибикову понравился совет приказного атамана, и уже на следующий день, придравшись к ясачнику, он ударил его в лицо и тот, ойкнув, отлетел от двери. Поднялся, отёр кровь, выступившую из разбитой губы, сказал:
— Однако, шибкий кулак у тебя, Бибик.