— А ведь верно, Василий Борисович, — согласился Тяпкин и велел сотнику выделить двух казаков с добрыми конями и скакать им вперёд с вестью.
Казаки, примотав к вершинам длинных копий белые прапоры, укрепили копья в башмаках стремян и помчались вперёд. Прапоры весело трепетали над скачущими течцами. Сотник удовлетворённо, даже с оттенком зависти сказал:
— Счастливчики! Бегут с доброй вестью, людей станут радовать.
— Верно, чтоб люди готовили нам добрую горилку, — пошутил Тяпкин.
— Уж это обязательно, — вполне серьёзно ответил сотник.
И не ошибся: в каждом городе встречали московских посланцев как дорогих гостей. Попы выносили им навстречу кресты и иконы, крестьяне хлеб, молоко и горилку тоже. Украинцы, ранее жившие на Правобережье, а потом бежавшие от поляков и турок на левый берег под защиту великого государя, допытывались о сокровенном:
— Чи нам можно назад до родного кута?
Ничем не мог утешить таких Тяпкин.
— Пока нельзя. Татары не уступают Правобережья. А мы ездили за миром — не за войной.
Полковники, есаулы выводили навстречу посланцам свои войска, сердюков и музыкантов, которые кричали здравицы послам, играли весёлую музыку, били в литавры и барабаны. Горожане не только несли им хлеб-соль и лучшую пищу, но давали подводы и провожали далеко за город, желая счастливого пути.
Каждый город старался перед другим как можно торжественнее встретить миротворцев, напоить, накормить и на мягком спать уложить.
Нет, не напрасно скакали впереди два течца с белыми прапорами на копьях с вестью «Едут государевы люди, заключившие мир с погаными. Встречайте!»
Но, пожалуй, более всех постарался хозяин Батурина гетман Иван Самойлович. Выкатив пушки к парку своего дворца, он велел зарядить их, подмести начисто все улицы и дворы, наварить, нажарить, напечь всякой всячины в таком количестве, словно собирался кормить и поить целый полк. Столы были установлены в парке под уже распустившимися деревьями. Весь священный клир во главе с архиреем с крестами и хоругвями был выведен из города на дорогу для торжественной встречи дорогих гостей. А сам гетман не выдержал: прихватив своего войскового товарища есаула Мазепу, он поскакал с ним, чтобы лично встретить миротворцев за много вёрст на подъезде к городу.
Подскакав к пропылённой кавалькаде миротворцев, гетман соскочил с коня и кинулся обнимать Тяпкина.
— Василий Михайлович! Милый! Ты не представляешь, какое великое дело вы сотворили, — говорил он растроганно, отирая слёзы и целуя оторопевшего Тяпкина.
— Иван Самойлович, но мы ещё только шертные грамоты везём, — пытался объяснить Тяпкин, — за договором надо к султану ехать.
— Всё равно. Ты... Вы начали, вы первые миротворцы.
Гетман обнимал и целовал всех, по нему — все, кто был в Крыму, достойны высоких почестей и наград. Дойдя до своего посланца Раковича, гетман спросил Тяпкина:
— А как мой Семён? Годен был?
— Годен, годен, Иван Самойлович.
И гетман обнимал Семёна, словно родного сына, и говорил ему ласково:
— Ай, спасибо, Семён, шо не осрамил мою старую голову. Будет тебе за то от меня великая честь и любовь. Спасибо, сынок, утешил батьку.
Не миновал объятий гетмана даже Шереметев. Узнав, какими судьбами боярин оказался в обозе, Самойлович поздравил его с освобождением из плена. Шереметев, начав в ответ говорить слова благодарности, вновь расплакался. А гетман вполне достойно оценил чувства бывшего пленника:
— То слёзы радости, и их не треба стыдиться. Я сам ныне реву, як последняя баба. Реву от счастья.
У самого города встретил послов священный клир и все, сойдя с коней и подвод, подходили целовать крест, который держал епископ, благословляя прибывших. Купцы города вынесли на рушнике хлеб-соль, и Тяпкин с достоинством принял в руки этот знак уважения к гостям.
Гетман распорядился садиться за стол:
— Знаю, что устали. Но для отдыха ночь будет. А пока поснидимо, шо Бог послал.
На гетманском столе было много чего: и холодец из свиных ножек, и плацинды с мясом, и сало, и колбасы, и рыба во всех видах, и пироги с капустой и грибами, ну и, конечно, вареники, уже не говоря о разных пампушках, кренделях и ватрушках. И меж всем этим стойкими караульными выстроились бутылки с горилкой.
За стол усадили всех прибывших из Крыма, а кроме того — есаулов, полковников, уважаемых жителей города.
Гетман, призвав наполнять чарки, взял свою и заговорил проникновенно: