— Ему уж кнут вряд ли понадобится, — подытожил опытный Сысой. — Хорошо если до ночи дотянет.
А меж тем боярин Милославский летел во дворец, придумывая, как бы подостойнее вручить ожерелье государю: ты вот на меня сердце держишь, а я тебе твоё ожерелье ворочаю, которое украл...
«Постой, постой, а кто ж украл-то? Как же я не спросил этого дурака, откуда оно у него оказалось? Почему он тащил его во дворец? Неужто эта дурёха Марфа обронила где?»
Сплошные вопросы в голове — и ни одного ответа. Хотел уж было воротиться в застенок, спросить того «дурака», но побоялся опоздать к торжеству.
«A-а, ладно. Скажу нашёл на дороге в воротах. И ведь не утаил, не себе взял, а вот принёс тебе. Цени».
Но государь почему-то не оценил стараний Ивана Михайловича. Даже насторожился:
— Откуда оно у тебя?
— Нашёл, Фёдор Алексеевич. Видно, обронила царевна.
— Спасибо, — буркнул царь, усомнившись, однако, в сказанном.
Но когда увидел Фёдор Алексеевич Марфу, разодетую в пышное подвенечное платье и в парчовой фате, невольно заулыбался, протянул к ней руки.
— Марфинька, милая, какая ты стала красавица.
Смутилась девушка, невольно грудь ладонью прикрыла, и Фёдор решил, что этим движением она пытается прикрыть место, где должно быть ожерелье. Прикрыть, чтобы не огорчать его.
«Милый ребёнок, — подумал он с нежностью, — да оно ж у меня». И, вынув из кармана ожерелье, протянул ей.
— Надень, дорогая.
У Марфиньки в радостном изумлении расширились глаза, и это было приятно Фёдору: «Удивилась, как это оно у меня вдруг оказалось». Но Марфинька удивилась, как это государь догадался, что она приехала без ожерелья, и захватил с собой другое такое же.
Анна Петровна помогла невесте застегнуть его сзади, и молодые тут же отправились в собор Живоносного Воскресенья Господня, где их обвенчал государев духовник протопоп Никита Васильевич.
Не было ни колокольного звона, ни радостных толп в Кремле, более того, в эти часы все ворота Кремля были заперты. Не было и пира большого по такому случаю. Не захотел Фёдор Алексеевич великим шумом тревожить душу недавно умершей жены своей Агафьи. И в этот день дьяк Семёнов написал в Выходной царской книге: «...А свадебного чину никакова не было. Того же числа пожаловал великий государь в спальники Петра да Фёдора детей Опраксиных».
Не забыла Марфинька братьев своих, не забыла, в день свадьбы же успела выпросить им высокие должности при дворе.
А когда молодожёны остались одни в опочивальне, Фёдор Алексеевич, вспоминая, как Агафья попросила пить в эти часы, спросил у Марфиньки:
— Чего ты хочешь, милая?
Однако вместо питья Марфинька вдруг попросила:
— Государь мой, Фёдор Алексеевич, вороти моему крёстному твои милости.
— Крёстному? — удивился Фёдор. — А кто ж он? Крёстный-то кто у тебя?
— А крёстный мой — Артамон Сергеевич Матвеев, ныне на Мезени мается. И говорят, ты всего его лишил. А я знаю, я верю, он ни в чём пред тобой не виноват, государь.
— Милая моя деточка, — растрогался Фёдор и, схватив личико жены, стал целовать её в щёчки. — Да какое у тебя сердечко-то золотое. Завтра же, слышь, завтра же ворочу Артамону Сергеевичу и боярство, и имущество. Пошлю к нему скорого гонца с нашей милостью. Не с моей, слышишь. А с нашей — моей и твоей.
— Вот спасибо, Фёдор Алексеевич. Вот спасибо-то.
— Тебе спасибо, милая девочка.
— За что?
— За сердечко твоё. Я ведь о Матвееве-то забыл. Хотя знал, что его Милославский оклеветал.
А в это время боярина Милославского отыскал подьячий из Разбойного приказа.
— Иван Михайлович, а куда того татя деть, которого ты прислал?
— Какого татя?
— Ну что ожерелье царское стащил.
— Пусть Сысой отходит кнутом да и отпустит.
— Дык он помер, Иван Михайлович.
— Как помер? Отчего?
— Так ему стрельцы башку алебардой пробили.
— Вот охламоны. — Подумав, боярин сказал: — Как стемнеет, где-то за полночь, сволоките его на реку. И в прорубь. И чтоб молчок. Слышь?
— Толи не понимаю. Всё сделаем аккуратно, Иван Михайлович, не боись.
Глава 54
ЧТОБ ЗЛА НЕ ОСТАВЛЯТЬ
Андрей с огромной охапкой дров ввалился через низенькую дверь в избушку, принеся за собой с улицы клуб холодного воздуха. Бросил охапку у печи, где отец его, Артамон Сергеевич Матвеев, встав на колени, раздувал огонь.
— Прихлопни плотней дверь, сынок. Шибко по низу тянет.