Но вот из опочивальни государевой послышался женский плач, все переглянулись, понимая, что это могло означать, но ещё не смея произнести вслух этого. Дверь отворилась тихо, и на пороге появился протопоп Никита, сказал опечаленно:
— Великий государь Фёдор Алексеевич преставился, оставя земное царство и переселяся в небесную обитель. Царствие ему небесное.
Все начали креститься, и тут появился патриарх Иоаким в сопровождении Хованского. Патриарх подошёл к духовнику, спросил негромко:
— Что он сказал перед уходом?
— Ничего. Отошёл тихо и смиренно.
— Ты нарушил чин, Никита, — почти шёпотом выговорил патриарх протопопу. — Елеосвящение, да к тому ж царю, должны были всемером чинить. А ты?
— Я знаю, владыка, но он не мог ждать и меня лишь звал. Пришлось мне одному. Каб вы чуть ране пришли...
Весть о смерти государя мгновенно облетела дворец, и тут все потянулись к опочивальне прощаться с покойным.
Патриарх Иоаким распорядился привести царевичей. Их поставили рядом — десятилетнего Петра и шестнадцатилетнего Ивана. Все подходили к ним, кланялись и целовали руки. Если Иван сам протягивал руку для поцелуя, то у Петра приходилось боярам брать руку самим, так как он всё время норовил её спрятать за спину. За ним стояла царица Наталья Кирилловна и негромко напоминала сыну:
— Руку, Петенька, подай руку князю.
— У него борода колючая, — говорил мальчик, отдёргивая руку и с неохотой протягивая её очередному желателю.
Пока шло прощание с покойным, Языков помчался к дядьке Петра Алексеевича, к князю Борису Алексеевичу Голицыну.
— Князь, государь скончался, — выпалил он с порога вместо приветствия.
Борис Алексеевич тут же послал за братом Иваном и за Долгорукими, с которыми давно уже была договорённость после Фёдора возвести на престол Петра.
Вскоре примчались братья Долгорукие: Борис, Григорий, Лука и Яков.
— Ну что, друга, приспел час.
— Наверняка Милославские тоже готовятся, — сказал Иван Голицын.
— Может дойти дело до ножей, — заметил Борис Долгорукий.
— Это запросто, — поддержал его брат Григорий. — Надо бы панцири под кафтаны вздеть.
— Это верно. Бережёного Бог бережёт, — согласился Лука.
Все шестеро надели панцири под рубахи, а за голенища позасунули ножи-засапожники и отправились в Кремль. Борис Голицын распорядился и дворне своей следовать за ними и в случае чего кричать на царство Петра. Собрав их во дворе перед крыльцом, наказывал:
— Вы поняли, олухи, кричать Петра надо!
— Что ж тут неясного, князь, поорём за Петра.
В Кремле на площади уже толпился народ. Князья прошли через толпу, поднялись на крыльцо, проникли и в переднюю. В передней было и того гуще, но всё знать высокая. Стоял гул как в улье во время доброго взятка. Все ждали выхода патриарха Иоакима. По смерти царя именно он должен огласить последнюю волю умершего государя.
Наконец-то патриарх появился в своей митре с посохом в сопровождении синклита архиепископов. Он стукнул посохом об пол. В передней сразу стих шум.
— Великий государь Фёдор Алексеевич скончался, не сказав нам воли своей последней, — начал говорить патриарх. — Давайте решим, кого будем ставить на царство, Ивана Алексеевича или Петра Алексеевича?
После вопроса патриарха тишина в передней удержалась лишь на несколько мгновений. И Борис Голицын, воспользовавшись этим, крикнул:
— Надо спросить людей всех чинов!
— Да, да, да! Всех чинов, — подхватили его сообщники в пять глоток. — Народ у крыльца, его надо спрашивать.
И, на удивление, в передней поднялся одобрительный гул. На предложение Голицына никто не возразил. Или не захотел, или побоялся.
— Ин будь по вашему приговору, — молвил патриарх и направился к выходу на крыльцо. За ним шёл весь его клир, успевший собраться к этому часу.
Борис и Иван Голицыны вместе с братьями Долгорукими постарались одними из первых выйти на крыльцо за святыми отцами. Иван по приказу брата спустился вниз к кучкующейся у нижней ступени Голицыной дворне, дабы руководить дружным ораньем.
Когда на верхней ступени крыльца появился патриарх, толпа стала стихать. И дождавшись относительной тишины, которую нарушал только крик галок, круживших у куполов кремлёвских, Иоаким громко спросил:
— Люди московские, решайте вы, кого будем звать на царство: Ивана Алексеевича или Петра Алексеевича?
— Петра-а-а... — первым грянул голицынский хор.
И площадь подхватила этот клич: