— Это, выходит, опять на гетмана челобитная, — сказал Фёдор Алексеевич. — А как в приказе-то решили Малороссийском? Почему все к царю норовят, у них что, головы там поотсохли?
— Наверное, из-за того, государь, к тебе, что сами не мочны решить ни о городах ни о передаче церквей от черниговской епархии к московской. И потом, в один день с челобитной полковника пришло письмо и от гетмана.
— Что пишет Иван Самойлович?
— Он доносит, что стародубский полковник Рославец склонял полк отложиться от гетманского регимента. А полчане об этом дали знать Самойловичу и просили позволения выбрать другого полковника. Гетман разрешил, а Рославец, узнав об этом, бежал в Москву тебе, государь, жалиться.
— Всыпать бы этому Рославцу сотню горячих, — опять посоветовал Иван Богданович Милославский. — Ишь, повадился, чуть что — царя беспокоить.
— Да нет. Иван Богданович, зачем сразу за кнут хвататься, — возразил царь. — Довольно и выговора Родион Матвеевич, вехи сказать Рославцу, что он учинил противность войсковому праву, не оказавши должного послушания гетману, я поехал в Москву без его ведома. Надо было ему других от своевольства унимать, а он сам вздумал своевольничать. Скажи ему за это выговор от меня.
— Хорошо, государь, — отвечал Стрешнев. — Но всё ж было 6 нелишне послать туда кого из стольников, дабы всё узнал на месте.
— Кого ты советуешь?
— Алмазова Семёна Ерофеевича. Он человек обстоятельный, серьёзный.
— Если он в передней, позови.
Стрешнев вышел и позвал Алмазова, который, сидя в передней, забившись в уголок, уснул Месяцами, каждый день просиживая в передней, дожидаясь востребования государем, стольник приноровился спать в уголке, никому не мешая. И когда в передней раздалось стрешневское: «Стольника Алмазова государь зовёт», показалось боярину, что сие счастье во сне пригрезилось, ан нет, сосед под бок толкнул.
— Семён, тебя к государю.
Стольник вскочил очумело, увидел Стрешнева, подбежал к нему.
— Вытри слюни. Ерофеич, — сказал Стрешнев. — Всю бороду расписал.
— То я со сна Родион Матвеевич. От безделья соснул чуть, — отвечал виновато Алмазов, отирая рукавом бороду.
— Ноне безделье кончилось. Тебе государь укажет дело.
Алмазов вошёл в царскую палату, низко поклонился царю.
— Как здоровье твоё, Семей Ерофеевич? — спросил столь душевно Фёдор, что стольник растрогался до слёз.
— Спасибо, великий государь, здоров я, слава Богу.
Тараруй и тут с долгим языком выскочил.
— Здоров как бык, не знает как быть.
Однако в этот раз никто не засмеялся, а государь даже нахмурился, являя неудовольствие неуместной шуткой Хованского.
— Семён Ерофеевич, ныне велим тебе ехать в Батурин к гетману Самойловичу Что-то много жалоб на него стало. Родион Матвеевич покажет тебе их, но ты не бери их в голову. Сам взгляни там, свежим оком. Узнай, где правда, а где извет на гетмана. Да говори с самим Иваном Самойловичем вежливо, не оскорбительно. Да так, чтоб между ним и тем же полковником злоба не вырастала. А полковника уговори к послушанию. Проведай обо всём тайно, чтоб делу этому в войске злобой распространиться не дать.
После ухода Алмазова был зван думный дьяк Ларион Иванов, возглавивший после Матвеева Посольский приказ. Государю было уже доложено, что есть важные вести от резидента из Варшавы Тяготив.
— Ларион Иванович, доложи государю, что пишет Тяпкин, — сказал Стрешнев.
— Он пишет, что король предлагает объединить наши войска и двинуть на турков.
— Да. Пока не забыл, — остановил дьяка государь. — Послали ли Тяпкину содержание?