— Славно, славно, — похвалил Фёдор. — А как по части выпивки? Пьёшь?
— Что ты, государь, как можно при нашей работе. Руки будут дрожать, буквы поползут.
— Ну что ж, Никита Зотов. Сейчас тебя Фёдор Прокофьевич Соковнин отведёт к царице Наталье Кирилловне, представит. А там решим, когда начинать учёбу. На то надо и патриаршье благословение получить.
У Никиты от свалившейся на него нежданной благодати голова кругом шла (с самими царём говорил!!!), ноги ослабли, нижняя сорочка потом пропиталась. А тут ещё и к царице волокут. Боже ж ты мой, и всё в один день! Эдак и сердце надорвать можно.
— Вот, государыня-матушка, великий государь послал крестнику своему, царевичу Петру Алексеевичу, человека в науках искусного, в жизни набожного и праведного. Звать его Никита Зотов.
Царица протянула подьячему руку, тот неумело ухватился, поцеловал мягкую, тёплую.
— Коли ты доброй жизни человек, — молвила она, — и в божественном Писании искусен, вручаю тебе моего единственного сына. Учи его грамоте и праведной жизни.
И Наталья Кирилловна, Державшая сынишку за руку, подтолкнула его в сторону подьячего. «Праведник» Никита, залившись слезами, пал на колени перед царицей.
— Не достоин я, матушка-государыня, принять такое сокровище.
— Достоин, Никита, достоин. Раз тебя от государя прислали, значит, достоин.
А мальчик, с удивлением глядя на плачущего мужика, спросил:
— А в коней будем играть?
— Во что? — не понял Никита.
— В коней, говорю, будем играть?
— Будем, государь мой, обязательно будем, — отвечал с готовностью Никита, ещё не представляя, что это за игра такая «в коней».
— Ну вот, с завтрева и начнём учёбу, — сказала царица. — Что у нас завтра?
— Двенадцатое марта, матушка, — подсказал Соковнин.
— Вот с двенадцатого марта и начнёт мой сынок грамоту преодолевать. Приходи завтра после заутрени, Никита.
— А почему не сейчас? — спросил в нетерпении царевич. — Давай сейчас.
— Потерпи, Петенька. Царь и патриарх должны благословить тебя на труд сей. Потерпи, сынок, до завтрева.
Домой подьячий Никита Зотов летел как на крыльях. Ворвавшись в избу, закричал:
— Батя, угадай, какое счастье мне выпало?
— Руль нашёл.
— Да нет, что ты, совсем другое.
— Выходит, в дьяки тебя произвели.
— Да нет же. Нет. Вовек не угадаете.
— Ну говори же, что стряслось, не боярином же стал?
— Что там боярином, — расхрабрился дома Никита. — Меня произвели в учителя к царевичу.
— Ба-а, — разинул рот старый Моисей Зотов. — Это к какому же?
— К Петру. К Петру Алексеевичу.
— Мать! — закричал Моисей. — Давай тащи на стол хмельного чего. Никишка-то наш в какую высь взлетел. А ты не врёшь, часом, сынок?
— Да святой истинный крест, — перекрестился Никита. — Да рази такое выдумаешь. Такое и во сне не всякому приснится.
Хозяйка быстро собрала на стол постную закуску: капусту, грибки, поставила и бутылку с водкой. Разлили в кружки глиняные. Выпили за «счастье, свалившееся» на голову сыну.
— За что ж тебя произвели-то? А, Никита? — допытывался старый Моисей.
— За хороший почерк, отец. Как увидел моё письмо боярин, так и обомлел. Тебе, грит, токмо царей учить. Да.
— Вот видишь, когда я тебя письму учил, не напрасно, значит, за уши таскивал. А?
— Не напрасно, батя, не напрасно. Спаси Бог тебя за науку. Давай выпьем за тебя.
Выпили «за науку отцову», потом за будущего ученика Никиты, царевича Петра Алексеевича. Хотели и за царицу выпить, но мать забрала бутылку со стола и сказала:
— Довольно. А то завтрева вылетишь из учителей-то. Поди, пьяниц царица не жалует.
— Эт верно, — подтвердил Никита, вспомнив, как он уверял царя в своей трезвости. — Пьяниц там вон со двора.
Когда уже спать укладывались, Никита спросил отца:
— Батя, а что это за игра такая «в коней»?
— В каких коней?
— Да царевич спросил меня, будем ли в коней играть?
— А-а, — усмехнулся Моисей. — Чего ж тут понимать-то, готовься конём быть, Никита, и ржать и скакать. Царевич тебя обратает.