Площадный писчик вспопыхнулся ночью, всё вспомнил, зажёг свечу, принялся за челобитную. Закончил уже перед утром и, едва взошло солнце, помчался к Разбойному приказу. Вызвал своего приятеля на улицу.
— Петрович, горячая челобитная до государя.
— От кого?
— От бабы, вчера окопали.
— Марыска, что ли?
— Ну она.
— Зря трудился. Нет уж Марыски.
— Как нет? — обомлел площадный. — Её только вчера перед вечером окопали.
— Ну и что? Ночью бродячая стая псов налетела, разорвали бабу. Съели.
— А что ж стражи-то? — простонал писчик.
— Ты что, не понимаешь, сторожа охраняют, чтоб не откопали. А тут псы, животные без понятиев! Это, брат, как суд Божий. А ты чё в расстройстве-то?
— Как чё, как чё, — истерично крикнул писчик. — За ней мне рубль был. Рубль!
— Ну что ж, — посочувствовал Петрович. — Не всяка строка серебром звенит. Перетерпишь.
Глава 17
ЭТОТ НЕВОЗМОЖНЫЙ РУССКИЙ
Василий Михайлович Тяпкин, получив подробную бумагу с тайных польско-турецких переговоров, явился к гетману Пацу с протестом:
— Это что ж, пан гетман, получается? С одной стороны, вы зовёте русских вместе напасть на турок, а с другой, — ведёте тайные переговоры с султаном.
— Где? С чего вы взяли? — изобразил Пац удивление на лице.
— Да уж взял, пан гетман, мир не без добрых людей, кто надо и сообщил мне.
— И всё же, кто это?
— А вот этого я не могу сказать.
— Мне для чего узнать хочется, пан Тяпкин, чтоб наказать брехуна.
— Вот поэтому я и не хочу сообщать его имя. Вы же сами через пана Чихровского просили помощи против турок у государя, обещая продление перемирия. И тут же шлёте пана Карбовского для переговоров с турками.
— Ах, вам уже и имя резидента известно?
— Известно, пан Пац.
— Ну что, — вздохнул обескураженно гетман. — Мы и вправду отправили посланника в Седмиградскую землю, чтобы как-нибудь задержать турок от нападения на Польшу, а между тем мечтаем заключить договор о соединении с царским войском. Если твой государь из подозрительности не хочет соединить своих войск с нашими, то король готов дать заклад какой угодно, готов сына своего отправить в Москву заложником, лишь бы только царское величество велел соединить войска без всякого подозрения и опасения.
— Ну а если султан даст мир Польше?
— То королевское величество тебе тотчас об этом объявит.
— А на каких условиях вы согласны заключить мир с султаном?
— На условиях возвращения Каменца и всех завоеваний.
— Но султан наверняка на это не согласится.
— Тогда делать нечего, — вздохнул Пац. — Уступим всё, чтоб республике не погибнуть. Но за это Бог взыщет на вас, пан Тяпкин, на вашем государстве. Республика в отчаянном положении, а вы переманиваете к себе Дорошенко, забираете наши города: Чигирин, Канев, Черкассы.
— Что государь наш принял Дорошенко с городами, пан Пац, тому вам удивляться нечего, потому что царское величество отбирает города и народы христианские не у короля и республики, а из-под ига басурманского, под которое вы их сами поотдали ещё по договорам короля Михайла.
— Но мы вынуждены были, пан Тяпкин, вынуждены, не своей волей, видит Бог.
— Вот и ныне султан вас за горло берёт, тоже станете уступать не своей волей?
— Ну тут мы ещё поглядим, пан Тяпкин, — гетман полуобнял Тяпкина, наклонился к уху, сказал негромко: — Может, как другу, пан, всё же скажет, от кого получил ведомость о наших переговорах?
— Э-э, нет, пан Пац, — молвил Тяпкин, освобождаясь из объятий гетмана. — Сие ни дружбой, ни золотом не продаётся.
— Ф-у-у, невозможный ты человек, пан Тяпкин, надо будет написать в Москву, что терпеть тебя уж нет сил.
— Пишите, пан гетман, разве я возражаю. Я и не такое терплю от ваших сенаторов.
— Паны сенаторы не могли вам обиды чинить, пан Тяпкин, коли король вас жалует.
— Не мне чинили, но моей вере. Когда я обмолвился о наших пленных, которых турки в полон гнали, паны не скрываясь радовались, что-де так им, схизматикам, и надо. И они ж ещё с нами союза ищут. Для чьей выгоды?