Ночью же гетман с князем приняли решение идти назад к Днепру и уходить на свой левый берег.
— Вот Серко теперь порадуется! — сказал Самойлович.
— А отчего бы ему радоваться?
— Как же! Он советовал развалить и оставить Чигирин. Вот и вышло по его. Чигирин развалили, правда, турки.
— Ну и мы ж им помогли.
— Помогли оттого, что иного выхода не было. Только теперь турки на Киев могут нацелиться.
— Ныне вряд ли. Потери у них большие.
— Потери у них большие, но победа, выходит, за ними.
— Выходит, за ними, — согласился Ромодановский. — И нам с тобой, Иван Самойлович, как бы государь отставку не дал за эту конфузию.
— Да, наверно, — согласился гетман, хотя в свою отставку он не верил, знал, что нет ему пока на Украине замены. Нет. Дорошенко? Но он слишком долго союзничал с королём, и ханом не брезговал. Ну а о Серко и говорить нечего, да и стар он уже. Так что если грядёт отставка, то тебе, дорогой Григорий Григорьевич, тебе, князюшка.
Они отступали к Днепру, отбивая наскоки турок, и довольно успешно. На переправе турки их оставили в покое, а когда переправа закончилась, был послан разведчик в Чигирин, выяснить, что там поделывает Мустафа.
Посланный вскоре вернулся и сказал, что город пуст и к нему слетелись тучи воронья на поживу. Пожары прекратились, но в городе нечем дышать из-за тяжёлого запаха гниющих трупов.
По настоянию князя Голицына государь отозвал Ромодановского в Москву, принял его ласково, поблагодарил за долгую ратную службу и отправил на покой. Так что предчувствие князя не обмануло.
Глава 26
ВЕЛИКАЯ РАДОСТЬ ДОМУ АПРАКСИНА
Стольника Апраксина Матвея Васильевича юный государь случайно отличил из многолюдного своего окружения. С пожара. Доложили ему, что стольник Апраксин в отсутствии по уважительной причине — погорел.
— Как — погорел? — удивился государь. — Пожар, что ли?
— Да, пожар. Хоромы красный петух склюнул.
Фёдор Алексеевич был человек чувствительный, сердечный, приказал, что как только появится Апраксин в передней, позвать к нему. Апраксин появился лишь на третий день, в среду, когда государю докладывали дела Поместного приказа.
Едва дождавшись окончания доклада, государь кивнул Стрешневу:
— Родион Матвеевич, зови Апраксина.
Погорелец явился испуганный (к царю по-пустому не зовут), с красными глазами и подпалённой бородой. Пал на колени.
— Прости, государь.
— За что, Матвей Васильевич? — удивился Фёдор.
— За отсутствие. У меня беда, государь.
— Знаю, Матвей Васильевич, знаю. Искренне тебе сочувствую. И жалую из казны на обустройство триста рублей. Хватит?
— Государь! — Апраксину перехватило горло от рыданий, рвавшихся наружу. — Государь, да я... Да за такую милость...
— Ладно, ладно. Встань с колен, Матвей Васильевич. Сядь.
Апраксин поднялся, присел на краешек лавки, готовый вскочить в любой миг.
— Как сие случилось-то? Отчего? — спросил Фёдор.
— Не знаю, государь. Возможно, от лампады. Но слава Богу, тихо было, безветрие, а то бы всю улицу слизало. А так народ набежал, быстро управились. Никому ведь гореть не хочется.
— Да, пожар у нас — беда общая. Но хоть что-то спасти удалось?
— Да, почитай, ничего. Выскочили — в чём были.
— А из людей никто не пострадал?
— Из людей, слава Богу, никто. Дочка едва не сгорела, наверху была. Но сыскался отчаюга, по лестнице взбежал, вытащил девчонку-то. Спас.
— Кто такой? Чей?
— Да из моей челяди. Тишка-кузнец.
— Где ж теперь-то обитаете с семьёй?
— Да в амбаре приспособились. Челядь по сараям. Расчищаем место от головешек, строиться будем.
— Может быть, лучше каменный дом-то ставить. Такой-то огня не боится.
— Не худо бы, да где мастера взять каменного.
— Богдан Матвеевич, — обратился Фёдор к Хитрово, — сколько у нас в Кремле мастеров по камню?
— Десятка два, государь, это которые греки. Да и уж наших эстолько же — у них переняли дела каменные.
— Вот отряди двух из наших строить хоромы погорельцу. Да которые получше чтоб.
— Хорошо, государь.
— И чтоб содержание им денежное от нас шло, погорельца грех грабить. Ну, — оборотился к Апраксину, — чего ещё, сказывай, Матвей Васильевич?
— Государь, милостивец наш, — опять заслезился стольник. — Да за это... Да за такое как благодарить твою милость?