— Отхожее ведро будет выноситься согласному тюремному распорядку, а не по вашему желанию, сударыня.
Женька соскочила с топчана, схватила ведро и выплеснула его содержимое де Бруку в лицо. Жанкер и Ренуар невольно отшатнулись, а офицер, прорычав что-то угрожающее и обтирая себя перчатками, выскочил прочь. Фехтовальщица захохотала.
Она думала, что за подобный поступок ее оставят без еды, но этого не случилось. На этот раз похлебка была даже не такой противной, хотя тоже давала возможность только не умереть с голода.
После обеда к девушке пришел посыльный от короля и передал какую-то бумагу. Сопровождающий посыльного де Шарон поставил на топчан чернильницу и перо.
— Что это? — не поняла Женька.
— В понедельник начнется процесс по вашему делу, сударыня, — сказал посыльный. — Его величество передал, что если вы подпишите этот документ, процесса не будет.
Когда все ушли, Женька посмотрела бумагу. Это был договор на выполнение того самого «особого поручения» в Ла-Рошели, о котором говорил король. Все пункты были прописаны, сумма указана. Нужно было только поставить имя и подпись. Женька бросила бумагу в ведро и начала быстро ходить по комнате. Движение согревало ее. Потом она стала делать упражнения, стараясь выдавить вместе с потом боль за судьбу несчастного Дервиля и мысли по поводу бумаги в отхожем ведре.
Подвластная, как и все живое, силам природы, фехтовальщица настойчиво тянулась к свету, пробивая те завалы, куда ее заносило ветром обстоятельств, — она чувствовала, что может прорасти даже на скалах, но забывала лишь о том, что трудная почва рождает карликовые деревья.
Хотя де Брук в течение дня не появился, девушка хорошо понимала, что он ей не спустит. Оставалось лишь гадать, какой может быть его месть.
К вечеру пошел дождь. Его шум убаюкивал, и Женька стала засыпать, но вскоре некрепкий еще сон был нарушен звуком, услышать который в это время суток она не ожидала. Лязгнул дверной замок, кто-то тихо вошел и закрыл дверь на ключ. Девушка тут же резко села и попыталась понять по силуэту, кто это такой.
— Это вы, де Брук? — спросила она, положив руку на корсаж, за которым хранились ножницы.
— Это Ренуар, госпожа, охранник, — с каким-то странным волнением в голосе откликнулся солдат.
— Ты один?
— С Жанкером. Он ждет за дверью.
— Зачем ты здесь?
— По приказу господина де Брука.
— Он хочет, чтобы ты… убил меня?
— Нет, госпожа. Он хочет, чтобы я нанес вам оскорбление.
— Оскорбление?
— Да. Я должен совершить насилие.
— И ты… ты сделаешь это?
— Мне хорошо заплачено.
— Зачем же ты говоришь об этом?
— Чтобы вы смирились, госпожа. Если вы будете противиться, я могу покалечить вас. Мне жаль портить вам тело. Прошу вас именем Бога, смиритесь, госпожа.
Темный силуэт приблизился.
— Именем Бога?! — воскликнула фехтовальщица и вскочила. — Пошел прочь, скотина!
Она оттолкнула Ренуара ногой.
— Сучья дочь! — воскликнул он. — Говорил же, смирись!
Солдат снова подскочил к фехтовальщице. Она выхватила из-за корсажа ножницы и, чутьем ночного хищника угадав направление в темноте, одним стремительным движением ткнула их под нависший над ней подбородок… Ренуар слабо всхрапнул, вскинул руками … Она ударила еще и еще раз… Солдат захрипел сильней, потом ослаб и, шурша одеждой, словно хлопающая крыльями раненая куропатка, сполз на каменный пол…
Фехтовальщица застыла, некоторое время слушая это страшное затухающее движение и невнятные горловые звуки, доносившиеся снизу. Когда стало тихо, единственным шумом, мешающим сосредоточиться, были удары ее собственного сердца, которые, казалось, слышит сейчас вместе с ней вся Бастилия.
Не переставая держать ножницы в руке, девушка бесшумно подкралась к двери, послушала, потом повернула ключ и выглянула в коридор. Жанкера не было, но у стены стоял горящий ночник. Возможно, солдат вышел по нужде или его позвал кто-то.
Недолго думая, фехтовальщица схватила ночник, вернулась в камеру и снова заперла дверь на ключ. В камере уже при свете она быстро осмотрела мертвого Ренуара. Кровь, стекавшая из его распоротого горла, запачкала воротник… «Это плохо… это заметят… воротник не буду надевать», — решила девушка и стала стягивать с себя тесный лиф, разрезая его ножницами, разрывая и бросая на пол, словно сдирала со стен старые обои. Шнуровка находилась на спине, и она не могла снять верх платья иначе. Гораздо дольше пришлось повозиться, раздевая Ренуара. Тело было тяжелым, а одежду надо было снимать аккуратно. От нее зависел сейчас весь исход, спонтанно возникшего, дерзкого замысла.
Костюм был довольно велик, но Женька не растерялась и подвязала штаны полосой ткани, оторванной от нижней юбки, потом надела куртку, колет и сильно стянула в талии ремнем. Из оружия фехтовальщица взяла только боевой кинжал, отложив в сторону пистолеты, от которых могло быть много возни и шума.
Вдруг в коридоре послышались шаги, и в дверь стукнули.
— Эй, Ренуар, это ты взял ночник?
Фехтовальщица задула свечу в фонаре, освободила кинжал от ножен, подошла к дверям и решительно повернула ключ. Движения ее при этом были точны и грациозны, как у охотящейся кошки. Ни одной лишней эмоции и мысли не смутило ее холодной сосредоточенности. Жгучее до боли желание выбраться на свободу властно диктовало ей сделать это немедленно и любой ценой.
Как она и предполагала, Жанкер не сразу узнал ее под одеждой своего напарника, а когда в полусонных глазах забрезжила слабая догадка, то последнее, что мелькнуло перед гаснущим в них светом — это сверкающая полоса стального лезвия, молниеносно скользнувшая под подбородком. Женька решила, что удар в грудь может быть не точным, а в живот — даст солдату возможность крикнуть, — ей не нужен был шум, он мог погубить ее.
Жанкер не крикнул. Глухо брякнув оружием, он свалился на пол. Кровь снова полилась на воротник, но надобности в костюме второго стражника не было, поэтому быстро обтерев лезвие о край его штанины, фехтовальщица затащила тело в камеру, закрыла дверь на ключ и быстро направилась к лестнице, ведущей на первые этажи. Она смутно представляла себе, где находится выход, и возложила все надежды на свое, предельно обостренное сейчас чутье, которое и вело ее, как собака-поводырь за собой.
По лестнице девушка спустилась в помещения полуподвала, где жила прислуга. Несмотря на поздний час, там было еще довольно людно. Навстречу попадались женщины, волокущие корзины с грязным бельем, мужчины с дровами или инструментом, шныряющие по поручениям дети…
Женька слегка заволновалась, пытаясь найти выход. Она попадала то в кухни, то в кладовки, то в чьи-то комнаты…
— Эй, солдатик, ты к кому? К Луизе, к Мари? — спросила одна из женщин.
— Я…я к Денизе, — нашлась фехтовальщица. — Она здесь?
— Здесь. А зачем она тебе?
— Ее требует господин де Брук.
— Дениза, тебя к де Бруку!
Дениза появилась мгновенно. В коридорах, на счастье фехтовальщицы стояла полутьма, поэтому потрясенного лица девочки, увидевшей «нового солдата» Бастилии, никто не разглядел. Женька сделала знак не шуметь и вывела ее за собой на лестницу.
— Мне нужно выйти отсюда. Ты поможешь? — спросила она.
Девочка закивала, смешивая в одном этом движении, и испуг, и восторг.
— Как попасть во двор?
На лице девочки возникли сомнения, и она отчаянно замахала руками, пытаясь сказать что-то.
— Что?.. — постаралась понять ее фехтовальщица. — Не можешь вывести?.. Можешь? Что же тогда?.. Там солдаты? Во дворе?.. Нет? А где?.. У ворот?.. Так ведь я тоже в форме. Не пропустят?.. Нужно еще что-то? Что?.. Бумага? Какая?.. Разрешение на выезд?.. Черт!.. Черт!
Поддавшийся было капкан грозил захлопнуться вновь. В порыве отчаяния девушка схватила Денизу за ворот.
— Где де Брук? У себя?.. Он один?.. Со слугой?.. Впрочем, наплевать! Веди меня к де Бруку, Дениза! Быстрей!
Дениза привела фехтовальщицу к дверям комнаты де Брука, где раньше жил Дервиль, но с ней не пошла, чтобы ее не видели и не обвинили в пособничестве. Женька тоже не брала девочку с собой, а велела ей спрятаться за углом и подать знак в случае опасности.