Измученная беглянка собрала последние силы, поднялась и, шатаясь, как пьяная, побежала дальше. Де Барбю захохотал, соскочил с лошади и, размахивая шпагой, помчался наперерез, стараясь перекрыть путь к реке. Женька метнулась в сторону, но споткнулась о какую-то корягу и упала.
— Черт! — прохрипела она, и хвостатый будто услышал — она запнулась не за корягу, а за свой арбалет, который спрятала в траве.
Фехтовальщица схватила его, приложила к плечу и развернулась к де Барбю всем своим горячим телом… Вспыхнули сатанинским огоньком глаза…
— Эй… брось!.. — застыл на месте графский любимец.
Девушка задержала дыхание, коротко прицелилась и с хриплым выдохом спустила курок… Ярко сверкнул на солнце стальной наконечник… Себастьян заорал, уронил шпагу и схватился за живот. Жнецы закричали, хотели подойти, но Паскуала преградила им путь.
— Беги, девка! — крикнула она фехтовальщице. — Слышишь, собаки лают? Беги!
Женька вскочила и помчалась к реке. Короткий отдых с пальцем на спусковом крюке каким-то образом придал ей новых сил. Вдалеке действительно слышался лай собак и крики, но фехтовальщица уже увидела свою лодку, подбежала, прыгнула в нее и стала выгребать на середину. Весла, словно в кошмарном сне, казались ей весом по пуду… Девушка не выдержала.
— Де Гран! — заорала она в солнечный воздух. — Де Гран! Раймон! Кристоф!..
Жуткое ощущение того, что лодка совсем не движется, еще больше испугало ее, хотя на самом деле она гребла довольно сильно. Не имея возможности сесть на выпоротую задницу, Женька махала веслами, стоя на коленях. В глазах ее вдруг потемнело, и она плыла вслепую, пока лодка не ткнулась во что-то. Это вернуло ей зрение. Какой-то дюжий мужик, стоя по пояс в воде, потащил девушку на себя. Ему помогал Раймон, а де Гран командовал с берега. Фехтовальщица ничего не понимала, а только плакала и повторяла:
— Я убью его… я убью… я убью…
Горячка
Девушку устроили в доме, в одной из комнат второго этажа. Де Гран позвал к ней жену повара Симону и его дочь Анну, которые первым делом сняли с беглянки мокрую рубаху.
— Бог мой! — воскликнул управляющий, увидев ее истерзанную спину. — У нас так не бьют даже слуг!
Симона промокнула красные полосы сухой тряпицей, а Анна помазала их чем-то пахучим. Сверху был положен слой лечебных листьев и чистое льняное полотно.
— Напои ее чем-нибудь покрепче, Симона, — велел де Гран, — иначе она не уснет.
— Убью, убью… — пробормотала фехтовальщица и провалилась в омут беспамятства.
Тело начал сотрясать озноб, в сознание возвращались ужасные картины левого берега. Девушке казалось, что в комнату входит граф, а де Барбю смеется и рвет с ее спины присохшую к ранам рубаху, рядом сидит де Белар и гладит ее голову, которая находится в вазоне, и опять слышен голос д’Ольсино:
— Ваша племянница убила моего человека! Вы обязаны выдать ее мне, де Гран!
— Вы ошиблись, сударь! У меня нет племянницы! Вас обманули! Уходите, или я велю своим людям стрелять! У меня очень верные люди и хорошие ружья, ваша милость!
… И опять хлещет по спине обжигающий кнут де Барбю, сам он вырастает до потолка, а бедра больно сжимает узкое окошко графской башни… Женька отталкивает руки Симоны, по ее губам течет крепленая влага… Последним, что особенно мучило фехтовальщицу, был повторяющийся плач грудного ребенка. Вскоре пришел нормальный глубокий сон, во время которого ее будили только для того, чтобы переменить компресс на спине, покормить и помочь посидеть на стульчаке.
Приходил лекарь, и Женька даже слышала его слова:
— Это горячка, сударь, и я бы… я бы пригласил священника.
— Она может умереть?
— Может умереть ее душа. Что-то сильно надорвало ее.
Фехтовальщица не умерла, хотя проснулась, накрытая простыней, словно покойница. Она продолжала лежать исключительно на животе в той же комнате, и разбудили ее голоса, которые звучали совсем рядом.
— Вы так и не выяснили, что там произошло, де Гран? — спросил кто-то.
— Нет, Кристоф. Вы же знаете графа д’Ольсино, тем более я и сам не должен был открывать присутствие здесь этой девушки. Вы ведь намекнули, что есть еще какое-то дело, кроме этой истории с ухом ее кавалера.
— Да, это верно.
— Что вы думаете предпринять, Кристоф?
— То, что и раньше, увезу ее отсюда.
— Куда?
— К моему отцу. Она поживет у него, потом ей найдут жениха, она выйдет замуж и будет защищена.
— Защищена? От преследования?
— В первую очередь, от себя. Женщина в браке меняется. Она сейчас слишком юна, чтобы понимать, где ей будет лучше.
— А она согласится поехать с вами?
— У нее нет другого выхода, ей не позволят находиться в Париже
— А вы?
— Что «я»?
— Я полагал, что вы… любите эту девушку, Кристоф.
— … Эта девушка не для меня, де Гран, — после довольно длинной паузы ответил Кристоф. — И если я и женюсь когда-нибудь, то не на такой девушке.
— Да, я знаю. Вы ищите девушку, похожую на вашу матушку — честную и добрую христианку госпожу де Белар.
— Да, честную и добрую, хотя… вряд ли это возможно в наше время.
Женька заворочалась и повернула голову. Де Гран тотчас подошел к ней, а Кристоф остался у окна, где они только что разговаривали.
— Как вы, сударыня? — спросил управляющий и, придвинув стул, присел рядом.
— Хочу пить… и есть, — ответила слабым, совсем не фехтовальным голосом, фехтовальщица.
— Я сейчас распоряжусь, — кивнул де Гран и ушел вниз.
Де Белар некоторое время смотрел на распластанную девушку, потом сел на стул и спросил:
— Как все это случилось, сударыня?
— Никак, — бросила в ответ Женька и отвернула голову к стене.
— Это граф приказал выпороть вас?
— Да.
— За что?
— Так, чтоб повеселиться.
— Говорят, вы застрелили из арбалета его человека.
— Барбю… сдох? — приподняла голову фехтовальщица.
— Да, он скончался. Зачем вы это сделали?
— Затем, что скотина… и гнался за мной со шпагой. Я защищалась.
Женька говорила в стену, и ее сухие короткие фразы попадали к де Белару рикошетом, словно пули, выпущенные из пистолета небрежно и без цели.
— С чего вы полезли на земли графа?
— Де Гран сказал, что граф был участником мятежей, и я хотела узнать…
— Узнать что?
— Узнать об этом побольше, — резко свернула свое бессмысленное вранье фехтовальщица и повернула к нему искаженное лицо. — Отстаньте от меня, мне плохо!
Кристоф пересел со стула на край кровати и коснулся ее руки.
— Я хочу помочь вам, сударыня.
— Я знаю, но этого не надо.
— Надо. Я хочу увезти вас отсюда.
— Да, я слышала… чтобы выдать меня замуж. Спасибо, но я никуда не поеду.
— А что же вы хотите делать дальше?
— Я вернусь в Париж, поступлю в фехтовальную школу, а потом убью графа д’Ольсино.
— Вы?.. В фехтовальную школу? — де Белар усмехнулся. — Да вы хоть понимаете, что такое шпага, девочка?
— Да, я знаю фехтование.
— Вот как? Откуда?
— Меня учил отец.
— Зачем? У него не было сыновей?
— Не было.
— Все равно он не должен был портить вам жизнь.
— Почему портить?
— Женщины дерутся другим оружием. Ваше дело — создавать жизнь, а не прерывать ее.
— Я сама решу, что делать с жизнью, сударь.
— Вы еще слишком молоды, чтобы это решать.
— А вы еще не слишком стары, чтобы давать мне такие советы.
— Тем не менее, вы уедете, Жанна, — де Белар встал и надел перчатки. — Вы забываете, что ваше нахождение в Париже опасно не только для вас. На днях я приеду вновь, и мы обговорим это все подробнее.
Мушкетер уехал и, таким образом, разговор опять не получился.
Симона принесла похлебку и помогла девушке сесть. Скрасить обед своим обществом зашел де Гран.
— Наконец-то вы пришли в себя, Жанна! Двое суток метаться в горячке!
— Двое?..
— А что ж? Я уж думал, что не выживите, за священником послал! Вы знаете, что граф приезжал сюда?