— Что же касается условий поединка, — без лишних предисловий заговорил Сорокопут, — всё просто. Мы будем пировать три ночи и три дня. Сегодня на рассвете поём самую весёлую песню. Завтра — самую печальную. А послезавтра — такую, чтобы никто не остался равнодушным. Леди Желна, леди Кукушка и леди Сойка будут судить поединок. Надеюсь, в их беспристрастности никто не сомневается?
Вообще-то, Элмерик сомневался, ещё как! Но благоразумно оставил мнение при себе: ещё не хватало обидеть дам — заклюют.
— А как мы узнаем их оценку? — встрял Эрни. Язык у него уже заплетался. Хорошо, что сегодня ему не петь.
— Очень просто: на весёлой песне они должны засмеяться, на печальной — заплакать.
— А, ну это проще простого! — Волынщик хлопнул ладонью о край стола.
Хотел бы Элмерик разделить его воодушевление. Его одолевало плохое предчувствие, но придраться было не к чему: правила звучали здраво.
— Мы должны победить в двух турах их трёх? — на всякий случай уточнил он.
— Да хотя бы в одном победите, — фыркнул Сорокопут. — Ещё никому из смертных не удавалось меня превзойти!
— А правила-то даже легче, чем я думал, — хихикнул Эрни. Элмерику захотелось его стукнуть.
Он непременно сделал бы это, если бы не нужно было притворяться: подмастерье не смеет ударить мастера, даже фейри это должно быть очевидно.
— В конце состязания победитель решит судьбу побеждённого, — Сорокопут отсалютовал гостям кубком, на котором Элмерик разглядел украшение в виде черепа небольшой птички. — Пора обновить посудину. Этот Соловей мне уже надоел.
— Погоди... ты победил в песенном состязании самого Соловья? Лучшего из певцов? — Волынщик аж вином подавился.
Надо же, проняло всё-таки?
А Сорокопут глянул на него своими чёрными глазами-точками и процедил сквозь зубы:
— Лучший певец здесь я. Пора бы уже запомнить.
— Болотные бесы! — Эрни схватился за голову. — Мне надо ещё выпить!
— Может, хватит? — прошипел Элмерик, отодвигая кубок, который Волынщик пытался ухватить нетвёрдой рукой. — Тебе ещё на флейте играть.
— Не дрейфь, Желторотик! Я могу играть в любом состоянии. Даже лучше, когда я пьян, — тогда я не боюсь оплошать.
Боги, с кем он связался?! Элмерик закатил глаза. Впрочем, стоило насторожиться ещё в Чернолесье, когда Эрни рассказывал о споре с сороками. Сейчас отступать уже было поздно.
— И что же вы будете петь сегодня на рассвете? — поинтересовался болтливый Кулик, щёлкая клювом. — Давненько мы не слыхали человечьих песен. Порадуете нас чем-то новеньким или обратитесь к балладам, проверенным временем?
— Я ещё не решил, — Эрни икнул.
— Тогда позвольте предложить вам вариант?
— Нет уж, спасибо, я сам! — Волынщик отодвинулся подальше, и, склонившись к Элмерику, шепнул. — Как думаешь, «Миллисент, неси мне эль» подойдёт?
— Да, отлично!
— Тогда решено. А теперь, хоть ты и не Миллисент, налей-ка мне ещё!
Так до самого рассвета они ели, пили и веселились. Вернее, веселился Волынщик, а Элмерик беспокойным ужом вертелся на старом пне и бубнил себе под нос припев, чтобы не забыть слова:
«Миллисент, неси мне эль,
Пусть уймёт тревоги.
А потом стели постель —
Я устал с дороги».
В песне рассказывалось о путнике, который зашёл в неприметную хижину и вёл себя там очень неприлично. Но хозяйка дома, пресловутая Миллисент, оказалась ведьмой и всласть посмеялась над наглецом. Фейри наверняка должно было понравиться, как обидчик получает по заслугам.
К рассвету Элмерик повторил песню не меньше полусотни раз, но всё равно вздрогнул, когда бард Сорокопут хлопнул в ладоши.
— Пора встретить солнце весёлой песней. Подайте мне арфу!
Золотые феечки, поблекшие с приходом рассвета, раздвинули занавеси из плюща, а лягухи вынесли инструмент, сделанный из древесного корня.
— Кинем жребий, кто выступит первым, — леди Кукушка подошла к Сорокопуту и с поклоном предложила ему вытащить палочку.
Длинная! Везучий, гад. «Что же, петь вторым тоже неплохо», — мысленно утешил себя Элмерик и приготовился слушать.
Бард Сорокопут вышел на середину поляны, раскланялся, сел на камень, вкруг которого росли мерцающие бледные грибы, подождал, пока феи заботливо расправят складки на его плаще, пробежал гибкими паучьими пальцами по струнам и запел:
— Миллисент, неси мне эль — пусть уймёт тревоги…
Элмерик аж задохнулся от досады. Как? Ну как они могли выбрать одну и ту же песню?!
— Вот тварь, — прошипел Эрни. — Уверен, ему сболтнули.
— Кто?
— Небось, Кулик. Или нет, жирный котяра. Помнишь, рядом сидел? А Кулик ведь предупреждал, что это подмастерье Сорокопута.
— Но мы говорили очень тихо. Думаешь, он мог нас слышать?