— Хм, — Волынщик поскрёб заросший щетиной подбородок. — Считаешь, совпадение?
— Допускаю. Но теперь мы должны срочно выбрать другую песню.
— Какую?
Элмерик схватился за голову. Быстрые решения никогда не были его коньком.
— Может, «Коннор, только не женись»?
— Я её не знаю.
— Как ты можешь не знать «Коннор, только не женись»? Ну ты даёшь, Желторотик!
— Отец говорил: всех песен на свете не выучишь, как ни старайся.
— Но это же азы… ай!
Элмерик всё-таки не удержался и пнул Волынщика. Под столом. Незаметно.
— Сейчас не время спорить. Что ещё весёлого мы знаем?
— Может, ну эту… помнишь, как король влюбился в пастушку-простушку.
— По-моему, там всё не очень весело закончилось. Особенно для пастушки, — Элмерик взъерошил волосы так яростно, как будто собирался их выдрать.
Тем временем, бард Сорокопут почти допел. Его версия отличалась от общепринятой на несколько куплетов и изобиловала дополнительными кровавыми подробностями, каждую из которых публика встречала восторгами и улюлюканьем.
— Бе… Пожалуй, я не очень хотел знать, что именно ведьма Миллисент сделала со своим обидчиком, — скривился Элмерик.
А Эрни вдруг просиял:
— Слушай, есть идея. Ты же говорил, что какой-то там праправнук самого Виллбери. Может, вспомнишь что-нибудь из песен славного деда?
— О! Была такая. «Феи и мост»! Очень весёлая, я в детстве всегда над ней хохотал, — у Элмерика немного отлегло от сердца. — Ты её хоть слышал?
— Нет. Да ты не дрейфь — просто пой. Я подстроюсь, вот увидишь. Однажды было дело…
Окончание фразы потонуло в аплодисментах, хохоте и радостных воплях.
— Бард Сорокопут лучший!
— Я в восторге! Как всегда.
— Ой, умора! Хотел бы я встретиться с этой затейницей Миллисент, — хохотнул старый Шипун.
— А что там Желна, Кукушка и Сойка? — Эрни нарочито беззаботно улыбался, не глядя в сторону уважаемых судей. — Хохочут?
— Двое заливаются, — вздохнул Элмерик. — А Кукушка по-моему, спит.
— Тогда давай разбудим её! И пусть все лопнут со смеху, — с этими словами Волынщик на заплетающихся ногах вышел к соревновательному камню. Элмерику ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
Он прочистил горло, бросил отчаянный взгляд на Эрни и тихонько начал в полной тишине.
— Случается людям на верном пути стать жертвою колдовства: бывало, желаешь ручей перейти — и валишься в воду с моста…
Уже на второй строфе к голосу присоединилась флейта, помогая вести мелодию. Эрни и впрямь был музыкантом хоть куда! Элмерик, приободрившись, продолжил.
Песня рассказывала о незадачливых жителях деревни, которые не знали, что делать с проказливыми феями. Чтобы разобраться с напастью, они пригласили чаропевца и настояли, чтобы тот сыграл мелодию, от которой любой родич фейри будет плясать до упаду, пока не выбьется из сил. И вскоре уже танцевала вся деревня, потому что связь людей с маленьким народцем оказалась глубока, и капля волшебной крови была в каждом. С тех пор жители деревни больше не боялись фейри, а вот заезжих музыкантов стали серьёзно опасаться.
Когда Элмерик допел, воцарилась такая же гробовая тишина, в которой они начинали. Только Кулик несколько раз хлопнул в ладоши, но не получив поддержки, быстро перестал.
— Разве это смешно? — возмутилась проснувшаяся леди Кукушка.
И леди Сойка закивала:
— По-моему, очень неприличная песня. И как у вас язык повернулся спеть такое в присутствии дам?
— А вот в мои времена фейри с людьми того… не безобразили, — начал было сэр Грач, но увидев, как леди Желна закатила глаза, умолк.
Самая толстая жаба ударила в колокол, похожий на корабельную рынду. От громкого гула у Элмерика заложило уши, и он, словно сквозь вату, услышал подобострастный квакающий голос:
— В первом туре состязания победу одержал бард Сорокопут! Ква-ква ура!!!
Гости возликовали. Кто-то (Элмерик подозревал, что это был Кот) швырнул в Эрни куриную кость, но Волынщик лишь пожал плечами.
— Что ж, бывает. Никогда не знаешь, чем тебе заплатят за вечер: звонкими медяками или увесистыми тумаками.
Элмерик кивнул. Теперь ему и самому хотелось запить горе поражения. Нет, это была не первая неудача в его жизни: во время странствий случалось всякое. Юного барда и грабили, и выставляли из трактира, не заплатив ни гроша… но почему-то сейчас ему было особенно обидно за прапрадедушкину песню. Впрочем, урок он усвоил: чувство юмора у фейри и людей разное, судить по себе не стоит.
Эрни тем временем навис над Куликом.
— Признавайся, Длинноклювый, это ты разболтал? Ух, крылья бы тебе повыдергать, падле!