Что? Как? Почему?
Я был терпелив. Был настойчив. Я выжидал, повторялся, искал нужные слова.
Ответом мне была невзрачная тишина.
В конце концов я не выдержал:
- Хочешь прикидываться безмозглым манекеном - дело твоё. Не знаю, осталась в твоём мозгу хоть капля сознательности, но учти, то, что ты здесь напортачил, подводит тебя под трибунал. Ты подвёл Наставников. Ты...
Уголок его рта едва дрогнул. Правая бровь незначительно приподнялась, на миг придав лицу удивлённо ироничное выражение. Но только на миг. Промелькнуло и быстро исчезло.
- Чего ты молчишь? Чего-то боишься?
И вновь долгая череда щекотливых вопросов.
Взгляд его стал намного живее. И даже насмешливее.
Через час "общения" мне непреодолимо захотелось ругаться. Я замолк, пытаясь составить связку слов помощнее, когда Конттуин безмолвно, только губами, едва-едва приподнявшись на кровати произнёс:
"Бумагу".
- Что?
"Бумагу мне. И карандаш".
Его рука недвусмысленно произвела пишущий жест.
Быстрее меня прореагировала на это дело Люси. До этого сидевшая тихо, подобно мышонку, она вдруг сорвалась и как облаченный в плоть сгусток энергии пронеслась по бараку, заглядывая в тумбочки и стенные шкафы.
Что-то вроде нашла.
Огрызок красного карандаша и толстую на две трети исписанную тетрадь.
"Книга уччётов" (Это так теперь пишется? Грамотеи)
Ну-ну. Так что ты мне хочешь сказать? Верней написать?
"Привет".
- Здоровались. Уже.
"Не изменился".
Я знаю. Но ты мне зубы не заговаривай. Не записывай то есть.
Чушь какая...
Грифель карандаша крошился, оставляя блеклые полосы и Константин его часто слюнявил, чтобы надпись получилась поярче.
Всякую гадость в рот. Тьфу.
- Вслух сказать что ли не можешь?
"Осторожность".
Лёжа, на весу писать неудобно. Бумага плохая. Карандаш никудышный. Столько мучений, граничащих с мазохизмом. Или для него это своего рода игра?
- В связи с чем? Кого и чего ты боишься?
И почему твоя осторожность обязывает молчать?
Карандаш бегло шуршал по тетради. Почерк у него довольно похабный.
- Пиши печатными.
В ответ кривая ухмылка.
"Найди что-нибудь".
Я повернулся к девчушке.
- Люси, попроси этих...
Конттуин дёрнулся.
"НЕТ!!!" - большими, точнее огромными буквами.
- Пусть принесёт нормальные пишущие...
"Обойдёмся".
- Ты же просил...
"Я передумал".
Наставники, пошлите мне побольше терпения.
- Ты их боишься?
"Не доверяю".
- Почему?
Он приписал "никому" к "не доверяю". Потом подчеркнул.
- А мне?
Он заключил последнюю фразу в огромный овал.
Никому не...
- Но что произошло? Это хоть твоя паранойя позволяет сказать? Написать...
"Взят в заложники. Я, Борис и семья".
- Чья семья?
"Ты знаешь".
- Догадываюсь.
Семья, конечно, Бориса.
- Где они?
"Ты мне ответь".
- Что было дальше?
"Среди фейри изменник. ОНИ привезли Спящих".
Знаю. Знаю даже откуда.
- Они кое-кого пробудили. С чьей-то помощью.
"Я".
- Что значит "я"?
"Я пробуждал".
Это новость. Хотя не сенсация. Тебя в подобном злодействе сильнее Бориса подозревали.
- Зачем?
"Они взялись сами".
- Кто?
"Люди".
- За что взялись?
"За пробуждение Спящих". И ниже: "Болван".
- От болвана и слышу. Читаю... Но зачем ты им помогал?
"Видел бы ты как они..."
Грифель сломался. Конттуин невесело на него посмотрел и протянул карандаш мне.
Заточи мол.
Дело сделано.
"...это творили. Орангутанги".
- Сердобольный ты наш. Значит ты утверждаешь, что взял рычаги управления в свои руки, дабы неумелые действия аборигенов не превратили криокамеры в криогробы?
Ответом мне был неприязненный взгляд, в глубине которого ясно читалось: болван ты, болван.