— Ну, — прочищаю я горло, прогоняя все остатки страха, пока. Прижимая один палец к его, очень, очень, очень твердым мышцам живот, я киваю сама себе. — Явно не призрак.
Он все еще ухмыляется мне, его взгляд снисходителен, как и его полуулыбка.
Не желая выглядеть очарованной дурой, хотя я впервые вижу такого прекрасного представителя мужского пола, поднимаю подбородок и смотрю на него, насупив брови.
— Кто ты и что ты делаешь здесь ночью? Одна?
Я закатываю глаза на это.
Да, возможно, он не призрак, но он все еще может быть преступником. А у меня нет возможности защититься.
В моей голове раздаются тревожные звоночки, и я оглядываюсь по сторонам в поисках потенциального оружия.
— Ты можешь ударить меня по голове этим металлическим прутом, — заявляет он, его глубокий, тягучий голос, от которого у меня млеют уши, млеют уши? С каких пор я стала такой поэтичной? Может, я и учитель английского, но у меня никогда не было дара слова.
А раньше идеальной музы не нашлось.
Выпрямив спину, я игнорирую свой внутренний голос, хватаясь за прут, на который он указал.
— Я ударю, если вы не представитесь, — твердо говорю я, гордясь собой за то, что не заикнулась, ни разу.
Он усмехается на это. И не успела я опомниться, как он уже стоит передо мной. Так близко, что я чувствую его запах — дурманящий, волшебный аромат, который я не могу уловить.
— Ты интересная, — замечает он тем же низким голосом.
Я сглатываю.
— Я буду еще интереснее, когда вышибу тебе мозги, — заявляю я со всей уверенностью, на которую способна. Он может быть красивым дьяволом, но красота — это прикрытие для многих темных дел. В конце концов, Люцифер когда-то был воплощением совершенства.
Незнакомец снова улыбается, на этот раз более выразительно.
Наклонившись вперед, он оказывается на уровне моих глаз, его дыхание обдает мои губы, а его взгляд не покидает меня.
— Хейл, — говорит он. — Калеб Хейл.
Я смотрю на него, кажется, целую вечность, прежде чем понимаю, что он только что назвал мне свое имя.
Он Хейл. Хейл... Это значит, что он…
— Вы живете там? — спрашиваю я, указывая на величественный особняк.
— Да, — отвечает он с волчьей ухмылкой на лице.
— И я полагаю, что ты новая смутьянка в городе.
Я нахмурилась, услышав его слова.
— Смутьянка?
— Смутьянка. То есть тот, кто создает проблемы, — говорит он, декламируя мне определение.
— Я не спрашивала, что это значит. Я спросила, почему, — стиснув зубы, я впервые огрызнулась на него, как раз когда подняла металлический прут в его сторону. Если я чего и не выношу, так это когда мужчины насмехаются над моим интеллектом.
— А у котенка есть когти, — смеется он, отступая назад.
— Скоро ты все узнаешь, Дарси О'Салливан. В любом случае, рад знакомству.
Легко выхватив металлический прут из моей руки, он отбрасывает его в сторону, берет мою руку в свою и пожимает ее. Я не могу пошевелиться, просто смотрю на него, и его близость нервирует меня, как ничто другое.
— Добро пожаловать обратно в Фэйридейл.
Глава 4
Его голос эхом отдается в моих ушах, когда я перебегаю дорогу, забегаю в дом и закрываю дверь, убедившись, что все замки на месте.
Мое дыхание сбивается, когда бегу вверх по лестнице в спальню, закрываю дверь и запираю ее тоже. И все равно я не чувствую себя в безопасности.
Все мое тело готово к борьбе, как будто оно знает, что моя жизнь в опасности, еще до того, как мой разум сможет рационально это осознать. И все же я не могу игнорировать противоречивые чувства, формирующиеся внутри меня — ужас, страх... тоска?
Я сглатываю, дискомфорт поселяется глубоко в моем желудке.
И прежде чем я успеваю помочь себе, мои ноги приводят меня к большому окну, выходящему на Старую церковь.
Отодвинув занавеску, я выглядываю наружу.
Мой рот складывается в букву о, когда я оказываюсь лицом к лицу с ним.
Калеб Хейл.
Он стоит посреди дороги, его лицо обращено кверху, его глаза смотрят на мое окно, на меня.
Мои глаза в ужасе хлопают, и хотя лунный свет — единственный источник освещения, я могу почти поклясться, что заметила еще одну ухмылку на его лице.
Он просто стоит там. Наблюдает за мной. Зная, что я наблюдаю.
Медленно он подносит руку ко лбу в шуточном приветствии. При этом улыбка остается все той же — одновременно леденящей и манящей. Затем, точно так же, он поворачивается и уходит, идя по дороге в сторону поместья.
Мое сердце замирает в горле, когда я наконец разворачиваюсь, на несколько мгновений позже. Но когда я встретилась с его взглядом, меня словно околдовали. Меня словно заколдовали, и я не могла ничего сделать, кроме как сосредоточить свое внимание на нем.
И в этом кроется вся загвоздка. В нем есть что-то странно притягательное. Что-то магнетическое, грубое и необузданное. Настолько, что даже когда мои сомнения переполняли мой разум, он имел определенную власть надо мной, сбивая меня с толку своими медленными, обдуманными движениями и скрытными улыбками.
Теперь, по мере того как проходит время, мой разум тоже проясняется.
Ясно и так, что на меня обрушивается огромное количество вопросов.
Что, черт возьми, произошло в Старой церкви? Это Калеб играл на органе? В церкви со мной был кто-то еще, в этом я уверена. А если учесть, что Калеб появился там мгновение спустя, то вполне логично, что это мог быть он.
Может, это все-таки была шутка.
Возможно, в церкви есть потайная дверь, и он использовал ее, чтобы напугать меня.
Что ж... он меня напугал. Я до сих пор вздрагиваю от этой встречи.
Не только его появление было случайным, но и что-то в его манерах, помимо его, безусловно, хорошей внешности.
Увы, я не хочу больше зацикливаться на этом. Не сейчас, когда это может стать источником моих кошмаров сегодня ночью.
Убедившись, что окно закрыто, я задергиваю шторы, чтобы никто не мог заглянуть внутрь, прежде чем снова переодеться в ночную рубашку. На этот раз, ложась в постель, я заставляю себя думать только о хороших будущих днях.
Апрель 1789
Дом Хейвершам, Кент
Мама и папа снова ссорятся.
Обычно они редко бывают в одном и том же месте, чтобы нервировать друг друга. Но с тех пор, как мы приехали в Хейвершам, они не перестают спорить. Дошло до того, что их голоса эхом разносятся по всему дому, когда это происходит.
— Миледи, вы уже должны были лечь спать, — причитает Мэри, моя служанка, когда видит меня на верхней ступеньке лестницы.
— Как я могу? — шепчу я. — Никто не сможет заснуть, пока они не решат свой вопрос.
Мэри поджимает губы.
— Боюсь, это случится не скоро, — говорит она, уголки ее рта приподнимаются.
Я хихикаю.
Слуги тоже знают, как тяжело приходится моим родителям, и делают все возможное, чтобы не попасть впросак.
Их брак был не по расчету, а скорее по обязанности. Как я узнала из сплетен, мама забеременела от папы, и его заставили жениться на ней. В те времена он был всего лишь третьим сыном, который вряд ли когда-нибудь получит наследство, и он твердо решил, что никогда не женится. Тем не менее, мой дед добился того, чтобы он дошел до алтаря и произнес свои клятвы. То, что он никогда не соблюдал их... ну, это совсем другое дело.
Большинство людей считают, что раз я юна, то не понимаю, что происходит вокруг меня. Но именно потому, что они никогда не обращали на меня особого внимания, они не понимают, что я замечаю больше, чем большинство.
Через несколько лет после моего рождения папа стал первым в очереди на наследование титула маркиза, и, учитывая слабое здоровье его отца, прошло совсем немного времени, прежде чем он стал маркизом Хейвершам.
Я не могу точно сказать, начались ли измены примерно в то время, а может быть, и сразу после того, как он женился на моей матери. На данный момент всем известно, что маркиз выбирает себе любовниц, иногда даже не скрывая этого факта, приглашая их на мероприятия и выставляя напоказ перед моей матерью.
Это был один из их главных конфликтов на протяжении многих лет.
Возможно, когда-то моя мать и была влюблена в него, но она быстро отказалась от этой мысли, когда увидела его истинную сущность. Каждый раз, когда он заводил новую любовницу, он не только публично позорил ее, но и делал ее предметом обсуждения в городе.
Мэри пытается уговорить меня вернуться в свою комнату, как вдруг я слышу свое имя.
— Не вмешивай в это Элизабет, — кричит мама.
Качая головой в ответ на слова Мэри, я на цыпочках спускаюсь по лестнице и направляюсь в кабинет папы. Не желая оставлять меня одну на случай, если меня поймают, Мэри тихо ступает за мной.
Дверь в кабинет слегка приоткрыта, свет в комнате горит ярко, несмотря на позднее время суток. Моя мать — единственная, кого видно из-за двери, и я не могу не заметить ее напряженное лицо и морщины, омрачающие его.