19-го: «Генерал-фельтмаршал со всем своим домом ездил на свой двор загородной, что под Девичьем, и там кушал; при нем — господа генералы-одъютанты и протчие. И тут… до самого вечеру быв, веселились довольно»{45}.
Готовя осаду Риги, фельдмаршал остановился сначала в Митаве. И здесь дневник дает такую же картину, хотя и с некоторыми новыми чертами:
В марте 1710 года «…у фельтмаршала в Митаве на квартире ево был банкет, а на том банкете были и кушали господин генерал Рен, да нововыезжей генерал Лизберн и при нем полковники и афицеры, кои с ним выехали, да курлянские жители з женами».
22 марта: «…Фельтмаршал кушал в Митаве у себя на квартире. При нем был генерал Гинтер».
23-го: «Был фельтмаршал на своей квартире и кушал, при нем кушали ж: генерал-отъютант господин Чириков и поляки, и другие».
24-го: Такая же запись, но в конце: «…кушали ж брегадир Чириков и протчие»{46}.
Наконец, фельдмаршал — под Ригой.
17 апреля 1710 года: «В Юнфергофе поутру в хоромах у генерала-фельтмаршала Шереметева был светлейший князь генерал-ф. Меншиков и господа генералы: князь Репнин, Рен, Рендель, Айгустов, брегадир Чириков и кушали вотку, а пополудни светлейший князь с княгинею и с протчими персонами были у фельтмаршала…»
18-го: «В Юнфергофе поутру генерал-фельтмаршал Шереметев из своих хором ходил в хоромы к светлейшему князю генера-лу-фельтмаршалу Меншикову и, побыв с полчаса, светлейший князь с своею княгинею кушал у фельтмаршала Шереметева, при том генералы: князь Репнин, Рен, генерал-маеор Боур, брега-дир Чириков и протчие были генералы-отъютанты и офицеры…»
20-го: «Генерал-фельтмаршал господин Шереметев кушал в Юнфергофе у себя на квартере; при нем были: брегадир Чириков и протчие. А после обеда пришел светлейший князь генерал-фельтмаршал Меншиков, сиятельный князь генерал Репнин, генерал-лейтенант Фанвердин, генералы-маеоры Айгустов, Келин и иные афицеры и забавились до самаго вечера».
21 апреля в дневнике, очевидно, в качестве редкого случая отмечено, что фельдмаршал «кушал в Юнфергофе у себя в хоромах, а посторонних при нем не было…» Впрочем, «после кушанья, — читаем дальше, — был сиятельный князь генерал Репнин, генерал Рен, генерал-лейтенант Боур, генерал-маеор Айгустов и протчие афицеры»{47}.
Как видим, в походном дневнике отразился тот же образ гостеприимного хозяина, что и в предании. Только в одном разве пункте дневник несколько предание исправляет — там, где оно хочет представить Шереметева как неумолимого противника Бахуса. По словам одного автора, черпавшего свои сведения из этого источника, при Борисе Петровиче из шереметевского дома «изгнаны были кубки с вином, а место их заступили: образцовая утонченность нравов, поучительные разговоры, приятность и непринужденность в обращении…»{48}. Дневник, однако, убеждает, что таким ригоризмом в отношении Бахуса, пользовавшегося, как известно, большим почетом в кругу петровских сподвижников, Борис Петрович не страдал. Но, преувеличивая трезвость фельдмаршальского дома, предание, может быть, и верно воспроизводит установившийся в нем общий более культурный тон, удерживавший в известных границах тогдашние темпераменты. Возможно, не без задней мысли и составитель дневника, описывая день 15 января 1710 года, подчеркнул, что гости фельдмаршала, повеселившись, разъехались «в добром поведении»: так бывало не всегда и не везде, а может быть, и очень редко.
5
Фельдмаршал был крупным помещиком-землевладельцем. Но таким он стал не сразу. Его отец Петр Васильевич Большой Шереметев, видный боярин царя Алексея Михайловича, не был богат и, имея пять сыновей, старшему Борису, когда тот «отделился» от него после женитьбы в 1669 году, не дал, по-видимому, никакой части из своих вотчин. По крайней мере, сам Борис Петрович впоследствии говорил, что до 1673 года, когда ему был назначен поместный оклад в 700 четей{49}, он имел только «пожиточное поместье своей жены в 100 четей» и, «опричь де того поместья», больше ничего за ним не было{50}. Правда, после отца, умершего в 1690 году, ему досталось родовое: села — Сергиевское в Ряжском уезде, Чиркино в Коломенском уезде и Вершилово в Нижегородском уезде, да по завещанию дяди его, Петра Васильевича Меньшого Шереметева, село Мещериково в Московском уезде, всего не более 200 дворов. Этим как будто исчерпывался фонд наследственных земель в его владениях, если не считать еще села Кускова, которое позднее было куплено им у брата Владимира Петровича{51}.