Несмотря на скромность результатов, поход Шереметева положил начало его военной славе. В Москве за взятие Кызы-Кермена ему устроена была торжественная встреча, позднее, во время заграничного путешествия, его всюду — в Польше, в Вене, в Риме и на Мальте — принимали, как знаменитого победителя «неверных», а мальтийские рыцари в знак уважения к его заслугам в борьбе против «врагов креста Христова» даже настояли на том, чтобы Борис Петрович взял на себя командование их эскадрой во время маневров, хотя до приезда в Италию он едва ли даже и видел корабли.
2
В 1700 году началась Северная война. Швеция была противником не менее, а скорее даже более опасным, чем Турция. Шведская армия была невелика, но она считалась лучшей в Европе, ее солдаты были закалены в боях, а командиры были опытны и искусны. Слабым местом Швеции казался молодой король Карл XII, которому ставили в упрек легкомыслие, но он быстро опроверг это мнение, поразив Европу своими военными талантами. Словом, война не обещала быть легкой.
Первые русские регулярные полки были составлены из даточных людей, к которым присоединили «охочих людей». Всего набрано было двадцать семь полков. Все они сведены были в три дивизии (или «генеральства») по девять полков в каждой. Такова была первоначальная организация армии. Начальниками дивизий были назначены генералы Адам Вейде, Автоном Головин и Аникита Репнин. Шереметев ни к организации регулярной армии, ни к командованию ею не был привлечен.
По русскому плану главным местом военных действий должна была быть Ингрия — побережье Финского залива. Прежде всего предполагалось овладеть крепостью Нарва и течением реки Наровы. В августе 1700 года от польского посланника Лаппо царь получил известие, что Карл с 18 тысячами войска направился в Лифляндию, к Пернову. Это известие заставляло спешить с осадой Нарвы.
Где был и что делал в это время Шереметев — не совсем ясно. Есть только письмо к нему Петра от 2 мая 1700 года — первое из сохранившихся. Оно писано в ответ на донесение Бориса Петровича, и из отдельных его фраз можно вывести заключение, что Шереметеву поручено было собирать дворянское ополчение и разбросанные по разным местам пехотные полки прежнего строя. В этом письме мы находим упрек Шереметеву в медлительности, который много раз потом будет повторяться в разных формах и с разной силой: «Полно отговариваться, пора делать; воистину и мы не под лапу, но в самый рот неприятелю идем, однакож за помощию Божиею не боимся»{81} (это как будто даже намек на трусость фельдмаршала). Петр спешил с открытием военных действий и торопил Шереметева, видимо, считая операцию достаточно подготовленной, а Шереметев медлил, может быть, находя ее по свойственной ему осторожности преждевременной и ссылаясь, как можно догадываться по цитируемому письму, отчасти на «непостоянство» черкас, отчасти на отсутствие «огнестрельных мастеров» при ополчении. Из упреков Петра видно, как он оценивал эти отговорки.
Была ли готова русская армия к осаде Нарвы и тем более к встрече с Карлом? Конечно, поражение под Нарвой можно бы признать достаточно убедительным ответом на этот вопрос. Однако могут быть и другие соображения в объяснении катастрофы: неосведомленность о численности неприятеля, стесненность армии укрепленным лагерем, неблагоприятное для русских направление ветра и т. п.
Но, вероятно, самый надежный ответ дает нам организация обучения и управления армии. Обучение и командование находились почти исключительно в руках иноземных офицеров. Насколько они отвечали своему назначению? Вот отзыв о них генерала П. Гордона, наиболее авторитетного из специалистов военного дела, знакомых с состоянием тогдашней русской армии: «За два последние года очень многие офицеры приехали в Россию… Большая, если не большая часть их, были низкие и худые люди. Многие из них никогда и не служили офицерами…»{82}.
А вот отзыв о тогдашних офицерах генерала Головина, в ведении которого находилось обучение армии: «Дела своего не знали, нужно было их учить, и труды пропадали даром». Общего отзыва Шереметева об иноземных офицерах мы не имеем, но в отдельных случаях его мнение о них также невысоко. Говоря, например, о солдатских полках, набранных в 1703 году, он писал Петру об их командном составе: «…а у тех солдат полковники выбраны с Москвы ни к чему годные и пьяны, только лучшее ружье и людей задолжили, а не росписав их по старым полкам — ничево в них не будет, только на стыд да на печаль»{83}. Петру, впрочем, не приходилось доказывать малую пригодность этих людей, он и сам хорошо знал их качества; в резолюции на докладе Шереметева о необходимости замены непригодного полковника князя Никиты Репнина иностранцем он написал: «Князь Никита такой же, как и другие: ничего не знают»{84}.