После взятия Нотебурга явилась мысль сразу же предпринять «генеральный поход» в оставшиеся нетронутыми местности Эстляндии и Лифляндии. По всей вероятности, поход был задуман, как и в предыдущих случаях, Петром, и можно не сомневаться, что Шереметев высказался против, говоря о неготовности армии. Подумав, Петр решил, что «лутче быть к весне готовым, неже ныне на малом утрудиться (как и сам, ваша милость, писал)»{112}. Последняя фраза, несколько неясная по смыслу, становится совершенно ясной при сопоставлении с ответом Бориса Петровича Петру: «А что изволил генеральной поход отставить, от Бога изволил совет принять: все совершенно бы утрудили людей, а паче же бы лошедей, и подводам бы была великая трудность…»{113}. Конечно, Шереметев не мог бы так писать, если бы от него исходило предложение о походе, а с другой стороны, в этой аргументации мы узнаем привычный образ мыслей фельдмаршала.
Чуть раньше, 15 ноября, фельдмаршал почти с отчаянием писал Петру о состоянии материальной части в драгунских полках, составлявших главную силу в его походах: «Великая мне печаль принеслась в лошадях драгунских, зело худы от безкормицы. Сена, которые кошены, тех во Псков и ныне и везть нельзя. Указное сено с архиерея и с прочих без меня не возили ж, а ныне везть стало нельзя за разпутицею; также и овес с дворцовых волостей не собран, а довольствуют меня указами. Посланы указы, а лошади помирают… и впредь, естли такое будет непотребство, все пропадет»{114}.
Из-под Нотебурга Петр поспешил в Москву, где у него много было неотложных дел: «…сам ведаешь, — писал он по пути из Новгорода фельдмаршалу, — сколько дела нам на Москве…»{115}. Но фельдмаршал был крайне нужен ему и там: «…когда не быть походу, нужда есть вашей милости быть сюда великая»{116}. Но у Бориса Петровича были дела в Пскове: поблизости от Нарвы были обнаружены «неприятельские швецкие люди» около трех тысяч человек. «И управя сие дело при помощи Божии, — писал он царю, — сам побреду к тебе, государю, к Москве наскоро»; но и тут не прямо: «…только день или два замешкаюсь в Новегороде для управления драгунских лошедей и забегу в Ладогу, где стоят Малинин полк и новые драгунские полки…», да еще надо ему осмотреть Ладожское озеро: «крепко ли» и в случае, если крепко, послать татар и казаков в Корелу, «чтобы им даром не стоять бездельно»{117}.
В Москве Шереметев пробыл до марта, занятый обучением дворянского войска. Здесь же, уже собираясь в Псков, он, по-видимому, получил приказ Петра ехать в Шлиссельбург ввиду намеченного наступления на Ниеншанц. Но в Шлиссельбурге находились тогда и сам Петр, и Меншиков, а между тем нельзя было оставлять без надежного управления Псков, эту центральную базу для борьбы со шведами. И фельдмаршал написал Петру письмо, ярко рисующее его повседневную военно-административную работу: «Изволишь обо мне помыслить, что мне делать в Шлиссельбурге, все там без меня управлено будет, а когда дело позовет (то есть придет время наступления. — А. З.), я тотчас буду готов. А без меня во Пскове, ей, все станет…
Новоприборные полки кто устроит к великому походу? Подводы кто изготовит? И где кому быть, кто распорядит?»{118}.
Впрочем, в Пскове Шереметев пробыл недолго. Вскоре Петр призвал его к себе, написав, что «все готово»; царь торопил его, «чтоб не дать предварить неприятелю нас, о чем тужить будем после»{119}. Фельдмаршал явился в Шлиссельбург, и уже 12 апреля под его командой двинулись на Ниеншанц берегом Невы казаки, калмыки и татары, несколько батальонов Репнина и Брюса, два драгунских полка, три солдатских, новгородские дворяне, а 30 апреля подошел Петр с преображенцами. 1 мая после бомбардировки крепость сдалась. Как и под Нотебургом, договор о капитуляции писан от имени Шереметева, и ему 2 мая комендант вручил ключи от крепости.