Полнее отзыв Витворта оправдывается на домашней обстановке Шереметева. К концу XVII века у редкого боярина не нашлось бы в доме нескольких произведений западного мастерства. Но почти всегда это были отдельные «диковинки», которые имели своим назначением не столько удобство жизни, сколько удовлетворение тщеславия хозяев. В шереметевском же доме иноземная обстановка целиком вытеснила отечественные «уборы» и сообщала всему помещению определенный стиль. Правда, полного описания дома мы не имеем, но в 1714 году фельдмаршал выделил четвертую долю своего имущества в пользу семьи старшего сына Михаила Борисовича, и по составленной тогда же описи выделенной части можно судить о составе целого. Опись перечисляет в качестве предметов комнатной обстановки вещи исключительно иноземного происхождения: «парсуны» и картины, зеркала, орган, стол, стулья, кресла, все или немецкие или английские{16}. От второй жены фельдмаршала Анны Петровны узнаем, что приобреталась эта обстановка главным образом во время заграничных походов: «Во Гданске, и в Шленске и в Гамбурге…», и там, по ее словам, «вещи все хорошие покупали… которых здесь в Москве отнюдь невозможно сыскать»{17}.
По-европейски меблирован был и дом в Мещерикове. И даже в далекой Борисовке, куда Борис Петрович мог заглядывать только изредка, в господском доме были предметы иноземного комфорта: в столовой — «комен» (камин. — А. З.), у дверей «казеннай каморы» — «шафу (шкаф. — А. З.) вымалеванную», во всех комнатах — «убой» (обои. — А. З.) и «картыни», последние в расписных рамах{18}. А на фасаде дома красовалась выведенная латинскими буквами надпись «Heneralnaja eta kvartera» — в память того, что в доме еще до его перестройки жил в период полтавских боев Петр со своим штабом.
Как протекала жизнь в этих обставленных по-европейски палатах? Было в обычае, чтобы барский дом наполняли дворовые разных рангов — их число должно было питать тщеславие владельца. Велико ли было число дворовых у Шереметева, мы не знаем; на этот счет имеем только случайно оброненное фельдмаршалом замечание, что его дом «не безлюден». Косвенным образом этот пробел восполняет до некоторой степени «Записка» о заграничном путешествии. Сопровождавшая Шереметева за границу свита в своем составе как бы воспроизводит в миниатюре структуру его московского «дворика». Тут специалисты на всякие случаи: «царедворец» — для посылок дипломатического характера; «маршалок» — для наблюдения за общим порядком; дворецкий, казначей и рядовые слуги — для хозяйственных и комнатных дел; наконец, для нужд духовных — священник. В этом перечне служителей не достает как будто только скороходов, в окружении которых боярин появлялся на московских улицах в своей немецкой карете. Еще одна подробность довершает сходство: в доме фельдмаршала, а в походе — при нем, как и у польских магнатов, живет особая, составленная из дворян рота или «шквадрон» на фельдмаршальском содержании.
Фельдмаршал — живой центр этого дворового окружения, которое имеет своим единственным назначением освобождать его от всяких житейских забот и мелочей. Все та же «Записка» рассказом об одном эпизоде хорошо вскрывает создающуюся на почве этих отношений психологию. Проезжая через Польшу, Шереметев, во избежание возможных неприятностей, вынужден был, «тая гонор свой и имя», выдавать себя и своих спутников за «равное товарищество», так что ему и всем остальным пришлось «зватися ровными товарищи и есть за одним столом». Автор «Записки», отмечая необычность такого положения, записал с явным сочувствием к боярину: «И с того числа боярин изволил в том пути приимать великие себе трудности…»{19}.
В описанных исключительных обстоятельствах Шереметеву пришлось скрывать «гонор свой и имя»; в обычных же условиях, наоборот, их проявление — постоянный движущий мотив его поведения, имеющий свой источник в чувстве фамильной чести. Своеобразным пониманием этого принципа обусловливалась между прочим обнаруженная фельдмаршалом во время путешествия чрезвычайная щедрость: всюду, куда он ни попадал, он раздавал богатые подарки, «чиня то и не жалея, — как объяснено в «Записке», — для превысочайшей чести и славы преславнейшего имени великого государя, его царского пресвет-лого величества и всего его самодержавнейшего государства от окрестных стран и государств в примножении большие славы и в память своей, Шереметевых, фамилии»{20}. За путешествующим боярином тянулся целый обоз со всякой «рухлядью», предназначавшейся для подарков. И когда под конец путешествия было подсчитано, сколько своего «кошту», деньгами и вещами, было истрачено, то оказалась сумма в 25 550 рублей — крупное по тому времени состояние.