Это писалось в июне, а еще в мае открылась в войсках чума, занесенная сюда через Курляндию из Пруссии, — обстоятельство, заставившее Шереметева ускорить взятие Риги. 29 мая занят был Рижский форштадт, и в последующие дни отсюда начата жестокая бомбардировка города. Шведы просили перемирия, но так как по истечении срока (три дня) согласия на сдачу не последовало, то 14 июня бомбардировка возобновилась и продолжалась до 24-го, когда шведы вновь просили перемирия и начались переговоры о капитуляции. 4 июля 1710 года капитуляция была подписана, и русские войска вступили в город. Петр заранее предупреждал фельдмаршала о необходимости всевозможного снисхождения при сдаче города, и Шереметев в точности выполнил эту директиву царя, сохранив за Ригою разного рода выгоды и вольности. В благодарность фельдмаршалу за его мягкое обращение магистрат поднес ему два золотых ключа будто бы от городских ворот весом по три фунта каждый, с надписью: «Riga devictae obseqvium a supremo totius rossiae campi praefecto com. Boris Scheremetjoff eqvite ordin mast. St. Apostol Andreae etc. Ao. Salutis MDCCX. Die. ХШ/XXIV July (Подчинение побежденной Риги верховному начальнику всего русского лагеря графу Борису Шереметеву, рыцарю ордена Св. апостола Андрея. Год от Спасения 1710, день 13/24 июля)».
После взятия Риги войска оставались вблизи города, хотя чума производила сильные опустошения в их рядах. Но по договору с союзниками Петр обязался принять участие в предполагавшейся экспедиции союзного корпуса в Швеции, и в Риге под наблюдением Шереметева начали подготовляться транспортные суда. В это время фельдмаршал, видимо, чувствовал себя хорошо. Спокойная жизнь продолжалось, однако недолго: неожиданно пришел царский указ от 23 июля, которым предписывалось фельдмаршалу спешно выехать в Польшу к войскам генерала Януса. Царь сознавал, что новый поход будет труден для немолодого уже фельдмаршала: «…хотя я б не хотел к вам писать сего труда, — писал он, — однако ж крайняя нужда тому быть повелевает…»; это все же не мешало ему закончить обычным способом: «Паки подтверждаю вам, чтоб, не мешкав, вы ехали в путь свой…»{278}.
В августе, сдав команду Репнину, Шереметев выехал из Риги. Он ехал с обычным штатом домашних слуг на собственных лошадях. Все было рассчитано на дальний путь. Но 3 сентября в деревне Переваже его догнал царский курьер с указом «тотчас поворотить назад», где бы указ его ни застал. Царь писал: «…с великим удивлением увидел, что вы, отъезжая в такой дальний путь, нам репорту не прислали о армии, а именно: как ныне болезнь в людех и есть ли меньше тому гневу Божию?»{279}. Через несколько дней — новый указ с подтверждением — по приезде немедленно дать требуемый «репорт»{280}. Обратный путь через зараженные чумой места и при начавшемся осеннем бездорожье был очень тяжел: несколько человек из собственных людей фельдмаршала умерли от того «поветрия», нескольких он оставил заболевшими, а кроме того, пали в дороге его лучшие лошади. Для такого страстного любителя лошадей, как Шереметев, это было большое горе: «…о других своих нуждах и убытках не описать можно, — жаловался он в письме к Брюсу. — Где мои цуги, где мои лучшия лошади: чубарые, и чалые, и гнедые цуги; всех марш стратил…»{281}.
Добрались до Риги только 13 октября. Но здесь фельдмаршала ждало не «порадование», а «пущая печаль»: оказалось, что провианта при армии имелось всего на один месяц. «Чем прокормить, не ведаю, — писал он Ф. М. Апраксину 24 октября, — а надежды такой, откуда бы получить в скором времени, не имею: везде места опустелые и моровые». Раньше «за довольное время» он писал царскому величеству о необходимости заблаговременно делать запасы, но ему в том «способу не подано». А теперь от него требуют «здесь обретающуюся армию довольствовать». Почти с отчаянием фельдмаршал заключал: «Поведено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне, человеку, в чем превеликую трутизну приемлю»{282}. Вероятно, он писал Апраксину не без надежды, что тот донесет о его затруднениях царю.
Сближение с Ф. М. Апраксиным началось, по-видимому, во время пребывания того в Сумах и Ахтырке весной 1700 года. Благодаря своей близости с царем Апраксин мог оказывать — и не раз оказывал — услуги фельдмаршалу; недаром тот в письмах называл его «мой приятнейший благодетель».