Частые упреки, чередующиеся с угрозами, недовольство и недоверие царя сделали Шереметева чрезвычайно осторожным в отношении его к Петру I. Страх вызвать необдуманным шагом гнев царя становится в последние годы жизни как будто доминирующим его настроением; запрос: «нет ли на меня вящего гнева его величества» получали от него по разным поводам и Макаров, и Брюс, и Апраксин, и Меншиков. Без царского разрешения он не отваживался пробыть лишних два-три дня в Гамбурге во время заграничного похода 1716 года, хотя и по самой уважительной причине: «Всепокорнейше ваше царское величество прошу, — писал он царю в Париж, — дабы мне здесь побыть дни два или три, понеже я в Гамбурге изыскал доктора искусного и желаю от него совету…»{486}.
Обыкновенно о своих личных делах и нуждах он просил ходатайствовать перед царем кого-нибудь из названных лиц, через них представлял даже и свои деловые соображения и только в крайних случаях обращался к царю сам. Бывало, что и в этих случаях он не решался обойтись без совета друзей. В 1705 году, составив возражения на данную ему Т. Н. Стрешневым по поручению царя инструкцию, он послал их своему «свату» Ф. А. Головину с просьбой: «Пожалуй, не поскучь, поразумей их и ко мне отпиши, нет ли какой в них противности». А в постскриптуме еще прибавил: «Молю тебя, чтобы по благоразумению твоему сие (не) было никому явно; имею тебя, государя моего, за патрона себе и брата»{487}. Головин же, хорошо понимавший положение фельдмаршала, в другой раз и сам дает ему понять, «не в указ, а советуя», как следует писать донесения государю — надо думать, тоже, чтобы не оказалось «противности»: «Письмо твое к великому государю послал, и хорошо, что кратко изволишь писать»{488}.
Бросается также в глаза крайняя осторожность Бориса Петровича в отношении к царевичу Алексею Петровичу. По-видимому, «дружба», если брать это слово для обозначения их отношений, началась задолго до катастрофы, когда разрыв между отцом и сыном разве только намечался, но и тогда уже Борис Петрович предпочитал не выставлять ее перед царем. В лагере под Полтавой он был лишь однажды у царевича за все время, пока тут оставался Петр, и то, как объясняется в походном дневнике фельдмаршала, по особой причине: «понеже государь царевич недомогал». Зато как только Петр уехал, он стал бывать у царевича ежедневно{489}.
Конечно, в действительной жизни такая напряженность отношений не могла быть постоянным состоянием: временами она рассеивалась, временами, может быть, и вовсе исчезала. Иногда, правда, всего два-три раза, фельдмаршал пробовал в своих письмах к царю взять тот шутливый тон, какой часто встречаем в переписке между Петром и ближайшими к нему лицами: выставить себя поклонником чтимого в «компании» царя Бахуса. «Пожалуй, государь, — заканчивал он одно из ранних своих писем, — попроси от меня благословения у всешутейшего (то есть потешного патриарха Н. М. Зотова. — А. З.) и поклонися каморатом моим: Александру Даниловичю, Гаврилу Ивановичю (Головкину. — А. З.), и про здоровье мое извольте выпить, а я про ваше здоровье обещаюся быть шумен…»{490}. В другой раз, много позднее, в 1715 году, после всякого рода осложнений в отношениях с царем он рисует в письме к Петру целую картину боя с «Ивашкой Хмельницким», устроенного им вместе с другими четырьмя приехавшими к нему «для совета» генералами по поводу «радостной вести» — о рождении у царя сына: «Я на утрии опамятовался на постели без сапог, без рубашки, только в одном галстуке и в парике, а Глебов ретировался под стол»{491}. Получилось, однако, не письмо, а литературное произведение, стиль которого выдает преднамеренность сочинителя и которое по этой причине едва ли произвело желаемое впечатление.
Бывали и без содействия «Хмельницкого» в отношениях царя с Шереметевым хорошие моменты. «При сем случае вашему сиятельству доношу, что его царское величество с государынею царицею сюда счастливо прибыл и меня милостиво восприял…»{492}, — сообщал, например, он Ф. М. Апраксину из Данцига в письме от 28 февраля 1716 года и видно, что был счастлив от этого приема. Но такие моменты обычно были ненадежны, как вышло и в настоящем случае: вскоре после того как писалось это письмо, настроение Петра резко изменилось.
Положение Шереметева в его отношении к Петру может быть дополнительно освещено еще и другим путем — чрез выяснение его отношений к разным группам и отдельным лицам среди сотрудников царя.