Домовая канцелярия была поставлена над всеми приказчиками. Несколько особое положение было только у приказчиков малороссийских вотчин. Они, как и все другие, должны были представлять свои отчеты в канцелярию. Но следить за их действиями из Москвы за дальностью расстояния было нельзя, и поэтому все они были подчинены приказчику самой крупной вотчины села Борисовки уже известному нам Степану Перяч-никову, которому должны быть, как писалось им в наказах, «во всем… быть послушну… и все делать с ведома ево, а собою без ведома ево ничего… не делать»{521}.
Степан Перячников носил соответствующий своему значению титул «коменданта» — тоже своеобразный отголосок времени. По-видимому, он находился в непосредственном подчинении у фельдмаршала, а по отношению к домовой канцелярии поставлен был едва ли не в равноправное положение. Так по крайней мере заставляет думать дружеский тон писем, какие посылались ему оттуда вместо обычных указов. «Государь мой Степан Федорович! Благополучно здравствуй со всем своим благословенным домом, — пишет, например, ему в 1714 году Булатов. — Указал фелтмаршал отписать к вам о хоромном строении, которое поведено вашей милости строить ради прибытия его превосходительства…»{522} и т. д. Пишет никак не начальник.
По памятникам вотчинного быта предыдущего периода незаметно, чтобы владельцы применяли по отношению к своим доверенным людям средства регулярного контроля. По-видимому, они полагались главным образом на действие страха как гарантии добросовестности, щедро рассыпая в своих указах угрозы и крепкие эпитеты и проявляя иногда в их подборе настоящую виртуозность. И отчетность приказчиков обычно едва ли не исчерпывалась тем, что они время от времени или от случая к случаю сообщали своим господам о состоянии хозяйственных и всяких других дел в порученных им вотчинах, не сводя повседневных фактов хозяйственной жизни в общую картину годового оборота и разве только в своих так называемых «посевных, ужинных и умолотных книгах» давая более или менее систематическую сводку сведений о посеве и урожае.
Умел ценить страх в качестве стимула административной исправности и Борис Петрович. В редком указе он не напоминал приказчику, что за неисполнение даваемых распоряжений его ждет «жестокое наказание без всякого милосердия и пощады», иногда заменяя это напоминание многообещающим, хотя по форме и деликатным, предупреждением: «чтобы тебе здоровье свое не утратить безвременно».
Сами по себе эти меры психологического воздействия едва ли могли давать реальные результаты. Угрозы, повторяясь в заключение почти каждого указа, легко начинали звучать для его обязательных читателей в силу привычности как риторические украшения. Но у фельдмаршала находились средства обнаружить обман или злоупотребления. Все распоряжения по каждой вотчине записывались в книгу на местах; по всем денежным и натуральным поступлениям составлялись ведомости; всякий прием и всякая выдача оформлялись документально. В отдельных указах и инструкциях фельдмаршала эти общие положения развиваются с большой тщательностью.
Вот, например, как излагаются правила, которым должны следовать староста (заменявший приказчика) и подьячий села Вощажникова при производстве расходов из господской суммы: «Расход денежный чинить вам, — гласила инструкция, — по до-ношениям и по росписям… и те доношения и росписи подписывать вам по числам и отдавать в повытье и смотреть накрепко, чтоб без подписанных ваших (то есть вами. — А. З.) доношений и росписей отнюдь расходчики не в указные расходы дач никаких собою не чинили, но и о мелких дачах вам объявляли, и всякие вчиненные расходы велеть писать имянно в расходные книги… а вам всякую статью крепить своими руками, дабы из щету явно было как приход, так и расход…»{523}.