Устраивая свои амурные дела и одновременно с этим выявляя, кто его милостей более достоин, а кто не достоин совсем, Павел, однако, не забывал и о делах государственных. После подавления крестьянских волнений внутри страны сферой его наибольшего внимания стала внешняя политика. Он загорелся желанием совершить то, чего не смогла сделать его покойная матушка Екатерина, — заставить стать на колени перед Европой «якобинскую» Францию. Эта страна вела себя слишком вызывающе, особенно после того как её армия оказалась в руках генерала Наполеона. Начав войну с Австрией, сей генерал сумел утвердиться в Италии, захватил Ионические острова, крепости на Албанском побережье… Ежели и дальше он будет действовать таким же образом, то со временем может приблизиться и к границам России… Нет, такое дальше допускать нельзя. Довольно смотреть на сие спокойно.
Терпение Павла окончательно лопнуло, когда он узнал о захвате французами острова Мальты. Это было уже слишком. Остров находился под покровительством российского императора, являвшегося магистром Мальтийского ордена. Долг обязывал его действовать, и действовать быстро и решительно.
Павел вызвал на совет первого министра Безбородко.
— Вы слышали, граф, — обратился он к нему, — эти французы обнаглели до того, что уже покусились на Мальту.
— Я знаю об этом, — подтвердил Безбородко.
— И что теперь будем делать?
Безбородко замялся с ответом. Павел не стал ждать и заговорил снова:
— Надобно дать понять французам, что такие действия даром для них не пройдут.
— Границы Франции слишком удалены от России, — уклончиво сказал первый министр, — поэтому нам трудно оказывать на эту страну ощутимое давление.
— Но мы можем выступить в союзе с её соседями. Австрия, Пруссия, Англия… Можно создать сильную коалицию. Кого пошлём?
— Куда?
— В европейские страны создавать антифранцузскую коалицию.
— Прежде, чем посылать, надо серьёзно подумать.
— А что тут думать, и так всё ясно. Может быть, поручим Ростопчину?
— Ростопчина в Европе никто не знает, да и опыта у него нет.
— Тогда, может быть, сам поедешь?
— С этим делом может справиться только один человек, — помедлив, сказал первый министр. — Сей человек князь Репнин. Хотя…
— Что «хотя»?
— В своё время князь выступал за возобновление торговых отношений с Францией. Правда, это было ещё до начала агрессивных действий Наполеона.
— Пусть выступал, ну и что?
— А то, что его внутренняя убеждённость может не совпасть с нашими позициями.
Император вспыхнул:
— Чепуха! Князь не может иметь особливых мыслей. Он будет делать то, что ему прикажем. Кстати, где он сейчас?
— Его резиденция в Вильно.
— Немедленно известите его по эстафетной связи: пусть не мешкая едет в Петербург.
— Будет сделано, ваше величество, — сказал первый министр и, поклонившись, ушёл выполнять приказание.
2
Письмо первого министра, посланное по эстафетной связи, Репнину принесли на дом поздно вечером, когда он уже готовился ко сну. В нём содержалось всего несколько слов: «Вас желает видеть император. Поспешите с выездом. Безбородко».
Надежда Александровна, узнав о содержании письма, засуетилась:
— Вызывают в Петербург? Значит, есть до тебя что-то важное.
Ей вспомнился давний разговор с фрейлиной Нелидовой, и почти забытые надежды заполучить для мужа хорошее место в Петербурге вновь взволновали её сердце: «А что, если сие связано с этим?!»
— Жаль, что не смогу поехать с тобой. Слабость чувствую в теле, голова побаливает… Но это ничего… Я буду ждать тебя. Только скорее возвращайся. А ежели дело заставит задержаться надолго, пришли кого-нибудь за мной. Я не смогу здесь долго жить одна.
Репнин выехал в Петербург рано утром в плохом настроении. Он не ждал от этой поездки для себя ничего хорошего. Впрочем, его совершенно не беспокоил вопрос, для чего он вдруг понадобился императору. Он думал о жене, о её физических и душевных страданиях. Её точила какая-то непознаваемая внутренняя болезнь. Городской доктор польского происхождения, известный в Литве как лучший специалист по сердечным заболеваниям, после её осмотра сказал Репнину, что дело серьёзно и Наталья Александровна может долго не протянуть… Репнин теперь сожалел, что не использовал время пребывания в Петербурге для лечения супруги. Доктор-поляк хорош, но в Петербурге всё-таки можно было найти более опытных специалистов, не говоря уже о лекарствах… Хотя, когда жили в Петербурге, жена выглядела гораздо лучше, и у него в мыслях не было, чтобы показать её докторам. Заметно сдала она только после возвращения в Вильно. Не пошёл ей на пользу здешний климат. Хотя и говорила она, что здесь ей хорошо, но думала всё время о Петербурге. Однажды проговорилась: «Ежели умру, не надо меня здесь хоронить, предайте земле петербургской»… Смерть в её возрасте… Не приведи Господь такому случиться!