— Но я могу взять вашего ферзя королём.
— Вы не сможете этого сделать, потому что поле, с которого ферзь делает мат, защищено конём.
Императрица виновато посмотрела на Панина:
— Князь сегодня в ударе, а у меня как на грех разболелась голова.
— У вас ещё будет время с ним расквитаться, — сказал Панин. — Нужно только приспособиться к его игре, и он будет бит как турок.
— Надеюсь, что так оно и будет, — заулыбалась Екатерина.
В Петербург Панин и Репнин возвращались в одной карете. Первую половину пути ехали молча. Панин хмурился, временами тяжко вздыхал.
— Почему молчите, граф? — Первым заговорил Репнин. — Недовольны моим поведением?
— Да. Я думаю о том, что выигрыш последней партии вам может даром не пройти.
— А разве в моём выигрыше есть что-то унижающее её достоинство? Кстати, я обыгрывал в шахматы принца Генриха и даже самого короля Фридриха Второго. И ничего — их благожелательное отношение ко мне оставалось прежним.
— Пусть так, но вы упускаете маленькую деталь: вы являетесь подданным не Фридриха Второго, а Екатерины Второй.
— Ну и что?
— А то, что царствующие особы не очень жалуют тех подданных, которые в чём-то, пусть даже в самом малом, намекают им на своё превосходство.
Репнин возражать не стал. Возразить — значит затеять спор, а спорить ему не хотелось. Тем не менее после продолжительной паузы он сказал:
— У государыни доброе сердце. Она всегда была добра ко мне и, надеюсь, таковой останется.
— Ты плохо разбираешься в людях, — ворчал Панин. — Мне вспоминается один случай. Однажды — ты находился тогда в Константинополе — после такого же обеда меня вовлекли в игру в покер с участием самой государыни. Потёмкин подговорил всех нас сделать так, чтобы в самом большом выигрыше оказалась императрица. Обычно она доставала из кошелька для ставок только гривенники и копейки. В этот раз же выиграла около рубля. Мне показалось, она догадалась, что мы ей подыгрывали, но не подала виду. Государыня была бесконечно рада своему выигрышу и весь этот день находилась в прекрасном настроении, была ко всем милостива и добра. — Панин помолчал, а затем добавил: — Потёмкин, конечно, верхогляд, терпеть его не могу. Но в таких делах ему равных нет. Далеко пойдёт, остановить его будет трудно.
— Завтра снова поедете в Село? — спросил Репнин, которому захотелось сменить тему разговора.
— Завтра мы собирались с государыней обсудить отчёт о вашем пребывании в Порте. А что?
— Может, мне не стоит тогда ехать вместе с вами?
— А тебе хочется?
— Как я понял, она хотела бы продолжить игру в шахматы.
— На твоём месте я бы воздержался. Оставайся дома. Я скажу ей, что заболел.
— Хорошо, — решил Репнин, — я буду сидеть дома и никуда более не поеду.
5
Все важные государственные дела Екатерина Вторая обычно решала в предобеденное время. Не сделала она исключения и в тот день, когда к ней приехал граф Панин для обсуждения проблем сношений в Оттоманской империей. Собственно, многое уже было обговорено раньше, главным вопросом для рассмотрения оставался Крым, идея его присоединения к Российской империи на правах провинции, о чём уже давно говорил Потёмкин.
— Имеется в виду присоединение Крыма мирным путём? — пожелал уточнить Панин, едва императрица заговорила о планах своего фаворита.
— Да, конечно. Только мирным путём.
— А ежели конкретней?
— Мы полагаемся на деньги: на человека ничто так не действует. Мы можем подкупить не только ханское окружение, но и самого хана, предложив ему более роскошные условия для проживания, чем он имеет сейчас.
— Но мы не можем забывать о Турции, которая всё ещё видит в татарах-единоверцах своих союзников. Взятие Тавриды в подданство Российской империи может послужить причиной новой войны.
— Ну и что из этого? Нам ли войны бояться? Мы их уже бивали, сунутся — ещё раз побьём.
— Всё это надобно как следует обдумать…
— Так думайте, — нетерпеливо прервала его Екатерина. — Вы первый министр. Кому ещё думать, если не вам?
— Ваше величество, я сейчас не готов к такому разговору, потому что ехал сюда с другими намерениями. Я вдруг вспомнил, что через год мне исполнится шестьдесят. Я — старик. Силы мои истощены. Пришло время просить у вашего величества более лёгкой службы, а управление делами сношений с другими государствами передать другому достойному лицу.