А через два года беда налетела, да всю семью и положили. Шептались в деревне, что там темное дело было. Какой-то враль поганый даже болтал, что Рика с Жермано еще при прежнем муже хороводилась. От него и понесла. Люди… Им только дай помелом потрепать.
Но наш пастор на сельском кладбище Ремиджи хоронить не позволил. На опушке леса упокоили, недалече от пепелища. А сына их так и не нашли. Видно, сгорел мальчонка подчистую. Славный был постреленок, смышленый. Ох, горе… — Повитуха встала, не отирая выступивших на глазах слез, и сурово воззрилась на Орсо: — Господин… не мучайте старуху. Рассказывать — оно так, слова одни. А как вспомнишь — так нутро стынет. И деньги ваши заберите, не нужно мне платы за чужие горести.
Полковник медленно поднялся на ноги.
— Вы имени того монаха не знаете?
— Нет. — Старая повитуха поежилась. — Рика его звала так чудно… На имя вовсе не похоже, вроде клички, скорей. Совсем простенько как-то. А, вот… Версо. А Жермано братом звал, как многие монахов кличут.
Кондотьер нахмурился:
— И после гибели Ремиджи он больше не появлялся?
— Не знаю. — Женщина отвернулась. — В деревню не входил, а там, у могил… Туда и по сей день никто не ходит. Откуда мне знать.
Орсо помолчал.
— Что ж, спасибо, — проговорил он отрывисто и вышел за дверь, оставив серебро на столе.
Повитуха еще долго стояла у потухшего очага, а потом обернулась, осторожно коснулась оставленных монет и тут же отдернула руку, словно деньги были раскалены.
— …Вот, — подытожил Пеппо, — поверь, брат, я никогда не был так уверен, что мне конец. Одно было утешение: я поручил своему приятелю уничтожить эту проклятую ладанку, если сам не вернусь.
Годелот хмуро шагал взад и вперед по кладовой. Остановившись, он спросил:
— Какую, говоришь, Орсо фамилию назвал?
— Ремиджи. И он не лжет Я сразу же вспомнил ее. Даже странно, что мог забыть.
— Вот незадача… А доминиканец Руджеро думает иначе, и доктор Бениньо тоже. Они оба называют тебя Джузеппе Гамальяно.
Тетивщик ошеломленно поднял голову.
— Как?! — протянул он с искренним недоумением.
Шотландец сел рядом:
— Это целая история, брат, и звучит она, прямо скажу, диковато. Но есть одна легенда, которая вот о чем сказывает.
…Двадцать минут спустя Пеппо оперся спиной о ящик, у которого сидел, и потер лицо обеими ладонями.
— Вздор! — коротко отрезал он. — Сказки для непослушных детей!
— Быть может, и вздор, — покачал головой Годелот, — но вот герцогиня Фонци во вздор этот верит. А быть убитым за правду или за сказку — разница невелика.
Но Пеппо лишь нетерпеливо отмахнулся:
— Лотте, герцогиня очень больна, немудрено, что она уже умом повредилась. Но ведь ладанка попала мне в руки случайно. Если бы вместо меня она оказалась у заезжего мародера — то это его назначили бы Гамальяно и бегали бы сейчас за ним.
— У герцогини-то, может, уже и не все дома, только ты герцогских подручных не знаешь. Они землю роют — любому кроту на зависть. Так что ты погоди отмахиваться. Они почище твоего знают, кого кем назначать. И вспомни, что поначалу ладанку искали у меня. Но Гамальяно меня никто не называл. Нет, Пеппо. Тебя сюда не просто так приплели.
Но падуанец вдруг сдвинул брови:
— Гамальяно… Га-малья-но… Где же я это… Да нет, чушь это все… — Онн обернулся к другу, заметно бледнея. — Погоди, так что ж, все из-за этого? Лотте… Черт подери, неужели это тянется уже столько лет? И я жив только потому, что мой след затерялся?
— Я думаю, тебя просто считали мертвым, — отозвался Годелот. — Тебе повезло, что тот ублюдок в лесу не проверил, довел ли дело до конца.
Пеппо лишь молча поежился.
Шотландец снова вскочил:
— Вот же черт! Я думал, мы сейчас едва ли не во всем разберемся, а все только хуже становится. Если этот упырь, брат Ачиль, узнал, что тебя в госпитале искать нужно, — почему Орсо не оцепил весь квартал своими гончими? Ручаюсь, они поймали бы тебя в тот же день. Значит, Руджеро не поделился с полковником новостями. А сам опоздал в последний миг. Похоже, эти двое не такие уж закадычные приятели. Хотя не пойму, чего им делить.