— Ты не из наших мест. Это видно с порога. Но говорят, ты лечишь, как мало кто умеет.
Я промолчал. Он подошёл ближе.
— Я — Андрей Иванов. Слуга князя. В прошлом — воин. Руку мне срубили под Торжком. Уже… десять лет, а может, больше. И с тех пор, — он постучал по виску, — она всё ещё болит.
Я кивнул. Спокойно. Не удивился.
Фантомные боли. Старый враг.
В XXI веке их лечили долго, с трудом. Иногда — почти случайно. Но однажды я видел ролик в интернете. Казалось бы, трюк. Но он срабатывал.
— Расскажи, как болит, — попросил я.
— Как будто пальцы жмёт в кулак. Как будто ломит кости. Иногда ночью будто гвозди вбивают в кисть. Хотя кисти — нет.
Он говорил тихо, почти сдержанно. Но в глазах была усталость. И надежда. Осторожная, почти забытая.
Я осмотрел культю. Чистая. Рубец гладкий, старый.
— Ты можешь встать напротив зеркала?
— Зачем?
— Поверишь — не поверишь. Но это… как игра разума. Я объясню, только сперва — нужно большое зеркало. Есть такое?
Он задумался, потом кивнул одному из слуг. Тот ушёл и через минуту вернулся, волоча тяжёлое зеркало в деревянной раме.
— Поставьте его вот так, — я показал. — Чтобы он видел правую руку, а левая была за зеркалом. Чтобы в отражении создавалось ощущение, будто обе руки на месте.
Я поставил Андрея сбоку от зеркала, так, чтобы он видел свою правую руку, как будто это левая.
— Теперь сожми кулак. Медленно. И медленно разожми.
Он сделал. Вздрогнул.
— Чувствую… как будто левая тоже двигается.
— А боль?
Он замер.
Молча стоял с минуту, глядя в зеркало. Потом сел на лавку. Лицо у него было, будто он только что вышел из ледяной воды.
— Её… нет. Как будто отпустило. Первый раз… за десять лет.
Я молчал. Просто наблюдал.
— Что это за колдовство?
— Не колдовство. Это мозг. Он верит глазам больше, чем памяти. Он видит руку — и думает, что всё в порядке. И отключает боль.
Всё просто. Если знать, как.
Он долго молчал. Потом встал, положил руку — ту, что осталась — мне на плечо.
— Ты мне помог. Я не забываю. Отдохни. Думаю, скоро тебя позовут снова.
Через полчаса я действительно получил неожиданную вольность — княжеский человек отпустил меня прогуляться по городу.
— Только далеко не уходи, — добавил он. — Будешь нужен — найдём.
Я вышел на улицу. Воздух в Новгороде был сырым, пах дымом, водой и… надеждой.
Я шёл по мостовой, между торговыми рядами, наблюдая за жизнью — настоящей, плотной, древней.
Кто-то спорил у лавки, кто-то молился у храма, кто-то ругался с возчиком за вязанку дров.
Я был здесь чужим. Но меня никто не гнал. Пока — просто наблюдали.
Через час я вернулся в ту самую пристройку, где мне отвели место. Печь уже топили, стоял кувшин с тёплой похлёбкой, хлеб.
Я поел молча, аккуратно. Собрался прилечь — просто обдумать произошедшее.
В голове крутилось многое: зеркала, фантомная боль, лицо этого Андрея, его слова.
«Ты мне помог — а это почти родство».
Странное родство, но… в этих краях — другого и не будет.
И тут — снова стук.
На пороге стоял человек в более дорогой одежде, чем раньше. Без лишних слов:
— Князь.
— Немедленно.
— Он желает видеть тебя.
Быстро умылся, поправил рубаху, проверил, чтобы не было пятен от еды. Инстинкт — профессиональный, почти забытый, но сработал.
Слуга провёл меня по длинному, холодному коридору. Стены с резьбой, факелы в кованных держателях, сводчатые проходы — всё говорило: здесь не просто дом, а крепость, власть, структура.
Мы остановились у массивных дверей. Один из стражников постучал, и изнутри тут же раздалось:
— Пусть войдёт.
Меня пропустили.
Зал оказался не таким большим, как я ожидал. Скорее уютным, но при этом — без показного богатства. Князь сидел у окна, в низком кресле, руки на коленях.
Лицо спокойное, но взгляд — цепкий. Настоящий управленец. Не тот, кто бросается словами. Тот, кто слушает, чтобы потом решать судьбы.
— Ты — Дмитрий, — сказал он. Не спрашивая. Утверждая.
Я поклонился.
— Слуги мои говорят, ты снял боль с человека, что десять лет страдал.
Сделал это без молитвы, без ладанки, без хирурга. Только зеркало.
Это так?
— Да, — кивнул я. — Так.
— Как?
Я выдохнул.
— Человеческий разум устроен сложно. Когда человек теряет руку — мозг продолжает верить, что она на месте. И боль остаётся.
Но если показать ему отражение здоровой руки — разум верит, что больной — исцелён. И отпускает.
Это… фокус для мозга. Но он работает.