В ту ночь я снова записал:
День 65.
Три случая.
Олекса жив. Новый боец — бок, ещё один — плечо. Плюс понос.
Организация важнее, чем лечение.
Мораль высокая, пока никто не умирает.
Молюсь, чтоб так осталось.
Гриша — мой ангел без слов.
Пока мы не видели врага. Но я уже понимал: бой — это не только меч. Это грязь, болезни, страх.
И если я здесь — значит, кто-то ещё сможет вернуться домой живым.
Утро следующего дня встретило меня мерзким запахом. Не дым, не кони, не мокрая солома.
Понос. Повсеместный. Резкий, водянистый, с вкраплениями крови. Один, второй, третий… потом уже десятый.
Я сглотнул. Посмотрел на ведро с водой, из которого вчера пили из одной кружки. Всё стало ясно.
Подошёл к Андрею. Говорил тихо:
— Это… дизентерия.
— Если срочно не остановим — половина дружины сляжет до первой схватки. А половина из тех, кто сляжет, не встанет.
Он побледнел.
— Что делать?
— Пять дней привала. Кипятить воду. Отдельные горшки. Отдельные кружки.
— Кто с симптомами — в изоляцию. В лес, но не к общему стану.
— Давать… чёрт, у меня нет ни фталазола, ни нормального сорбента.
— Придётся делать уголь. Активированный. На месте.
Я вздохнул.
— Нужно дерево. Берёза.
— Обжечь в закрытой ёмкости, перемолоть, просеять. Давать по щепотке с водой каждые пару часов.
— И это поможет?
— Поможет не сдохнуть.
Княжеский человек принял решение быстро.
Колонна остановилась у брода, разбили лагерь. Заболевающих отправляли к отдельному костру.
Я с Гришей построил простейшую установку из глиняной посуды. В одной обжигали, в другой собирали. Получился чёрный мелкий порошок, как сажа.
Я давал его разведённым в тёплой воде, заставлял пить. Кто не мог — заливал шприцем прямо в рот.
За первые сутки вылетели ещё трое. Один не встал. Старый, истощённый.
Первая санитарная потеря. Без боя.
Я записал:
День 66.
Дизентерия.
Грязная вода. Привал на 5 дней.
Первая смерть. Старый, не вынес.
Обожжённый берёзовый уголь действует. Становится легче.
Олекса — на поправку.
Сила не только в мечах. Сила — в костре, кружке, и чьих-то мозгах.
Теперь ко мне относились иначе. Даже не уважительно.
С тревогой.
Я не просто "лекарь" — я тот, кто видит смерть, пока другие ещё шутят.
Пятый день стояли у брода. Сначала злились. Потом молчали. Теперь — слушались.
Поначалу были ропоты: «что за паника», «время теряем», «кто он такой, чтобы приказывать».
Но когда один из здоровых слёг прямо посреди ночного караула, а второй скончался к утру, спорить перестали.
Теперь каждый, кто подходил к котлу с водой, ждал, пока я сам покажу, что пить можно.
Каждый заболевший — под присмотром. Изоляция, как у прокажённых, но спасительная.
Олекса поправлялся.
Даже начал шутить, что его скоро снова в бой. Я покачал головой.
— Сначала — поход в сортир, без крови. Вот тогда и поговорим о битвах.
Гриша работал не меньше меня.
Он наладил подачу угля, организовал кипячение, сам из коры и бересты соорудил одноразовые ложки и щипцы для повязок.
Немой. Но с руками, которыми можно спасти десятерых.
Утром пятого дня я осмотрел всех, кого лечил.
Живы. Температура падает.
Только один ещё бредит. Остальных можно грузить.
Андрей подошёл ко мне у костра, когда я кипятил бинты.
— Всё?
— Почти. Завтра — можем двигаться.
— Потерь?
— Двое. И один пока без прогноза.
Он опустил голову.
— Без боя. И уже хороним.
— Это не поражение. Это предупреждение.
— Если мы и дальше будем есть руками и пить из луж, погибнем быстрее, чем от мечей.
Он кивнул.
— Дай мне список. Что нужно, чтобы не сдохнуть по дороге. Напиши. Хочешь — продиктуй. Я запомню.
В тот вечер мы снова пошли — но уже другими.
Уставшими, смолчавшими, наточенными.
Каждый шаг теперь был — шагом на выживание.
Глава 20
Мы подошли к перелеску под вечер. Местность — открытая, но с рытвинами и кустами. Далеко виднелась одинокая дымовая струйка. Дозорный подтвердил — это они.
— Засели на ночёвку. Человек сорок, может больше, — сказал он, сплюнув. — С мечами и самострелами. Тыловая подмога псковичей.
Вечером огня не разводили. Говорили шёпотом, лица были натянутыми, как тетива.
Я сидел у повозки, проверяя инструменты и бинты. Гриша, не дожидаясь приказа, уже растапливал котелок с водой. Он знал: будет много крови.
Ночью не спали.
На рассвете прозвучал короткий рог.