Андрей смотрел на карту долго. Потом снова на меня.
— Ты не просто резал животы и штопал. Ты головой варишь.
— Бывало мозг включался.
Он молча кивнул.
— Хорошо. Я передам. Выделим пятерых на отвлекающую. Дадим гром, крики, выстрел. А удар — ты прав — должен быть с фланга.
— И ещё… будет жара — не стой у повозки.
— Стой ближе к нам.
Я поднял глаза:
— Но ведь…
— Я сказал. Если нас порубят — бинты не помогут. А если прорвём — ты пригодишься в первые минуты. Где жарче всего.
Я кивнул. Понял. Андрей — не только командир. Он человек, который понял суть: медицина в бою — не сзади, а рядом.
Рассвет начался не с солнца — с напряжённой тишины. Всё дышало ожиданием. Даже птицы молчали. Ветви не скрипели. Лошади — не ржали. Только редкий, сбивчивый вдох да звон металла, когда кто-то поправлял ремень или хватался за рукоять меча.
Андрей распределил отряды. Пятеро — отвлекающий манёвр. Основная часть — в лесной тени, готовится к обходу с востока. Я — с передвижным обозом, но уже не в самом тылу.
— Ближние раненые — на месте, — напомнил мне Андрей. — Если начнётся, ты там, где будет горячо.
Я кивнул. Пульс бил в висках, будто я сам лез в засаду. Может, так и было.
Через несколько минут где-то в стороне послышался первый крик. Потом хлопок.
Следом — гул и гвалт. Воины в деревне среагировали — высыпали к опушке, увлекаясь ложной атакой. Мы ждали ещё немного… и пошли.
Мы шли быстро. Почти бегом. Шум боя уже гремел, как кузня. Деревня — внизу. Они отвлеклись. Вот она, наша возможность.
Андрей дал знак.
— Вперёд!
Всё смешалось: топот, хрип, крики, звон мечей, визг. Бойня.
Сначала мы вломились в бок, как буря. Первый строй врага — рассыпался. Они не ждали удара с этой стороны. Началась настоящая мясорубка.
Я держался позади Андрея. Вокруг — бойцы, чужие, свои, грязь, кровь. Вдруг справа мелькнула фигура — короткий топор, крик.
Инстинкт сработал раньше разума — я схватил деревяшку с носилок, ударил по руке. Топор вылетел. Второй рукой — в грудь. Мужик повалился.
— Ты что творишь?! — заорал кто-то.
— Спасаю себя! — рявкнул я и снова пригнулся.
Меня уже втянуло. Один противник прорвался ближе, я ударил ножом, который всегда держал на поясе. Не в сердце — в бедро. Он упал. Я — на него. Грязь, глина, кровь.
Сзади рычал Гриша — неотъемлемый, как тень. Он кого-то отбросил палкой с железной втулкой. Я понял, что мы уже не в безопасности, далеко не в тылу. Мы — внутри боя.
Меч мелькнул у лица, поцарапал щёку.
Я, чертыхнувшись, врезал левой — рефлекторно. Слышал треск. Кость? Не думал даже что так могу.
Думал: не умереть. И потом — лечить.
Когда пыль осела, деревня уже была наша. Враг дрогнул.
Остатки отступили к реке. Некоторые — сдались. Некоторые — оставили оружие и бежали.
Андрей стоял в центре. Меч в крови. Глаза остекленели. Он заметил меня.
— Ты жив?
— Пока да. Щеку царапнули. Один — с дыркой в бедре. Другой — без локтевого сустава.
Я вытер нож о свою же рубаху и побежал. Не к победе. Не к трофеям.
К живым, которые вот-вот станут мёртвыми.
Первый — парень с пробитым животом. Кусок копья торчит из-под рёбер. Он хрипит, глаза закатываются.
— Не вытаскивать! — рявкнул я, когда кто-то хотел дернуть древко.
— Гриша, готовь настойку! Пелёнку, нож! Быстро!
Давление падало. Я сделал надрез рядом, обмотал основание копья повязкой, чтобы не кровило сильнее, и велел его не трогать до лагеря. Сначала — транспортировка.
Второй — рассечение от уха до подбородка. Кровь фонтаном, ухо — болтается. Я зажал тряпкой, наложил швы кое-как, потом вторично перебинтовал поверх мякоти.
— Выживешь — будешь красоваться, как пират, — пробормотал я, не узнавая собственный голос.
Третий… уже не дышал.
— Следующий!
Подбежали с носилками — втащили обгоревшего.
— Что это?
— Масло, — ответили. — Котёл разлился, когда кинули факел.
— Живой?
— Пока.
Я облил ожог водой, потом остатками спирта. Он заорал. Я заорал в ответ:
— Орёшь — значит живой!
На мне было больше крови, чем у тех, кого я лечил. Я вытирал лицо ладонью, продолжал зашивать, бинтовать, фиксировать. Иногда — просто держать руку умирающему.
Поле боя закончилось. Боль — только начиналась.
Гриша подносил инструменты, кипятил котелок, кричал глазами, когда вода заканчивалась. Ни один не умер у нас на руках в следующие два часа — это было победой.
Маленькой. Но моей.
Когда всё стихло, я сел у стены сгоревшей хаты. Сумка пуста. Руки дрожат. В носу запах крови и пепла.