А значит — медлить нельзя.
Уже наутро я отправился по городу.
Вместе с тем же человеком, что привёл меня на аудиенцию, я обошёл два десятка кварталов. Мы искали место под лечебницу.
— Тут рынок рядом, — говорил он, — тут кузница, тут церковь…
— А вот тут… вот тут старое подворье, что сгорело лет шесть назад. Земля княжеская, не раздана. Люди стороной обходят — мол, несчастливая. Но место — сухое. Центр недалеко.
Я осмотрелся. Действительно — заваленные остатки стен, обгорелая балка, бурьян.
Но место ровное, просторное, и самое главное — есть куда строиться и расти.
— Здесь. Мне подойдёт.
Он только кивнул.
— Тогда завтра сюда пришлют плотников.
Но здание — это не всё. Стены — не лечат.
Нужны руки. Глаза. Люди.
Я вернулся в казармы, где осталась часть новгородской дружины. Осмотрел раненых — всё стабильно. Один — жар, двое с воспалением. Всё под контролем.
А потом собрал человек десять вокруг себя.
— Слушайте, — начал я, — я не буду вечно жить и работать один.
— Нужны те, кто готов учиться. Не просто держать нож — понимать, что делают и зачем.
Они переглянулись.
— Я не обещаю, что будет легко.
Будет кровь, будут крики, будут бессонные ночи.
Но если вы научитесь — вы сможете спасать жизни.
Молчание.
И вдруг один поднял руку.
— Я хочу. Я видел, как ты моего брата с поля вытащил. Я тоже хочу так уметь.
Потом второй. Потом третий.
Через полчаса у меня было семь человек, готовых учиться.
С этого и началось.
Я выдал каждому по заданию:
— Один — за углём.
— Другой — найти чистую тряпицу и принести её столько, сколько сможет унести.
— Третий — искать кору, из которой можно делать ложки.
— А кто умеет писать — будет вести записи.
Так, среди пепелища, крови и разрушений, началась первая новгородская школа врачевания.
Без дипломов. Без кафедр.
Только по нужде и по совести.
К вечеру я вернулся на подворье, где уже расчищали завалы. Гриша нашёл лопату где-то у кузнецов, с энтузиазмом ковырялся в земле, ворча:
— Этому месту не страшна никакая зараза — тут даже земля уже перепугана!
Я устало рассмеялся. Мы разложили кусок брезента прямо на голом полу будущей лечебницы, сели. Дул ветер — тёплый, спокойный.
Такой, каким, наверное, бывает только после большой беды и перед новой жизнью.
Я достал тетрадь. Написал:
День 81. Новгород.
Получил от князя разрешение. Землю. Защиту. Ответственность.
Вместо того, чтобы прятаться — я теперь строю.
Лечебницу. Школу. Систему.
У меня семь учеников. Пока — просто руки и глаза.
Но если всё получится — будут головы и сердца.
Если не получится — всё равно буду пытаться.
Это не спасение. Это — основа.
Основа будущего, в котором умирать от занозы будет… стыдно.
С завтрашнего дня — начинаем рубить бревно. И строить.
Я закрыл тетрадь и взглянул на закат над Новгородом.
Теперь у меня было не просто имя.
Теперь у меня было — дело.
Глава 23
С утра запахло щепой.
Не потому что строили — потому что рубили всё, что попадалось под руку. Плотники, присланные князем, оказались ребятами толковыми, но с юмором:
— Ты, говорят, больных за бороды тянешь — а нам вот с бревном повозись!
Улыбнулся.
— Лучше с бревном, чем с кишками.
Земля была расчищена. Старый пепел убрали. Основание набили камнем и глиной. Я хотел деревянный настил, но оказалось — досок не хватает.
— Дерево нынче в цене, — развёл руками старший из бригад. — Война, знаешь ли. Всё уходит на луки, плоты, щиты. Что не войне — тому за большие деньги.
— А если я скажу, что тут будут спасать ваших раненых?
— Тогда… — он почесал затылок, — тогда, может, парочку бревен оставим тебе «по-человечески».
Договариваться приходилось хитро. Где-то пообещал помощь, где-то — лишний настой от зубной боли, где-то просто кивнул «поговорим потом».
Так и росла наша лечебница — на смеси диплома, мыла и честного слова.
Ученики мои — разношёрстные.
Семь человек. Из них:
Один — сын писаря. Писать умеет, плохо, но аккуратно.
Двое — бывшие оруженосцы. Молоды, шустры.
Один — девица из богатой семьи, пришла тайно, под видом «помощницы».
Остальные — из простых. Но с глазами, в которых горит интерес.
Мы начали с малого.
Показывал, как кипятить, как бинтовать, как слушать дыхание.