Катя добавила идею маленькой учительской. Я только усмехнулся — пусть будет.
Ученики начали по-настоящему меняться. Пашка сам взял на себя старших больных. Ваня уже мог ставить пиявки и не нервничать.
Даже младшие больше не боялись крови.
Мы становились чем-то большим, чем просто людьми у печки с бинтами.
День 179. Конец декабря.
На двери новой лечебницы повесили вывеску — простую, выжженную по дереву:
"Дом лекаря Дмитрия. Для всех."
С утра шёл мелкий снег. Люди начали собираться.
Старики — с любопытством. Бабы — с тревогой. Мужики — с уважением. Дети — с восторгом.
К полудню подъехала упряжка с княжескими цветами.
Из неё вышел сам Князь.
В красном плаще, с короткой бородой, высокий, с тяжёлым взглядом.
Он осмотрел здание, кивнул, сказал:
— Сильно. Без золота, но с умом.
Потом — громко:
— Я видел смерть. Много.
Но если смерть может быть отодвинута…
Пусть здесь будет место, где её можно перехитрить.
И тут все зааплодировали. Даже старый поп — тот, что раньше крестился при виде бинтов — склонил голову.
Позже, после всего, когда зал опустел, я подошёл к Князю:
— Одно прошу. Отпустите меня домой.
На Новый год. Всего на несколько дней.
Мне надо… увидеть, с чего всё началось.
Он посмотрел на меня долго. Потом кивнул.
— Только вернись.
Ты теперь не просто человек. Ты возможность.
Вечер. Тот же день.
Я сидел у себя, складывая в сумку тёплую одежду, сушёные травы и несколько маленьких пузырьков с настойками — на случай, если кому в деревне понадобится. Катя заглянула в дверь:
— Ты точно всё обдумал?
— Обдумал. Я не уезжаю насовсем. Но если не увижу, откуда всё началось… что-то во мне оборвётся.
Она кивнула, подошла, протянула мешочек с сухарями и вяленым мясом.
— Чтобы не забыл вкус дома.
Я улыбнулся.
— Я туда — как домой. А вернусь — уже как к делу.
Позже, когда все улеглись, я сел с тетрадью, открыл на новом листе и записал:
**День 179.
Степан встал на ноги.
Лечебница построена.
Люди пришли. Князь пришёл.
Сегодня я понял — мы не просто что-то чиним. Мы создаём.
А теперь — еду домой. На пару дней.
Чтобы вспомнить, зачем я начал.
И чтобы потом вернуться — сильнее.**
Глава 34
Теперь ехал с чувством веса за спиной — но не тяжёлого, а основательного.
Того самого, что появляется, когда знаешь: сделал не зря.
Лошадка шла неспешно, дорога заметалась снегом, но деревня показалась быстрее, чем я ожидал.
Знакомые силуэты хат, та же колокольня вдали, тот самый забор у избы кузнеца…
Я слез, подошёл — на крыльце уже стоял Пашка.
Тот самый Пашка, которого я учил бинтовать, накладывать жгут, не теряться при крике.
— Ну что? — спросил он, почти не улыбаясь.
— Всё спокойно?
— Спокойней некуда. Бабка Глаша с животом — Катя разобралась.
Старик с нарывом — Ваня. Сам.
А один пришёл с вывихом — мы все вместе. Как учили.
Я слушал. И чувствовал, как где-то внутри, под рёбрами, начинает разгораться тепло.
Не огонь тревоги. А гордость.
Я прошёлся по деревне.
Каждая тропинка была знакома до последнего сучка.
На крыльце у кузницы сидел Григорий, как всегда — в валенках, с кружкой сбитня. Завидев меня, встал.
— А ну иди-ка сюда, лекарь наш.
— А ну, живой?
Он обнял крепко, по-мужицки, похлопал по спине.
— Коли б не ты — меня бы уже черти в кузне топили. А теперь внука учу, как ковать без искры в глазу.
Слышь, говорят, ты там с князем сидишь?
— Не сидел, стоял. Работал.
Он засмеялся, кашлянул:
— Ты и шутишь, и лечишь, и… и за деревню не забыл. Это главное.
Проходи, у меня сбитень с гвоздикой.
Чуть позже. Мне нужно к Марфе.
Я шёл знакомой тропинкой, но сердце стучало не так, как раньше.
Когда я открыл калитку — она уже стояла у крыльца.
Марфа. В платке, в тёплой шубке.
Та же… и не та. Взгляд светлее. Щёки румянее.
— Я думала, что ты уже… забыл дорогу, — сказала она с улыбкой, в которой дрожала радость.
Я сделал шаг, второй — и обнял её.
Слов не нужно было. Она прижалась к плечу, и я почувствовал, как горячее дыхание коснулось шеи.
Она подняла лицо — и всё случилось само.
Поцелуй.
Тёплый, тихий, как ответ на долгую, трудную зиму.
— Я… — начал я, но она приложила палец к губам.
— Молчи. Ты здесь. Всё остальное — потом.
Вечером.
Я сидел у печи. В доме было темно и уютно.
В голове — шумело. Не от сбитня. От всего.