Марфа пришла первой. Посидела у котла, укуталась платком, потом сказала:
— Это ты как в бане, только не голый.
— Я на это лишь улыбнулся.
Потом пришли и другие. Я измерял температуру на ощупь, слушал дыхание, поил, выдавал настойки. Самогон пошёл в ход как основа для растирок: добавил туда зверобой, дал старосте. Он попробовал — и за два часа уже сидел в седле, хоть и чихал на ходу.
К вечеру поток пошёл на убыль. Кто посильнее — выздоровел, кто послабее — лежал, но спокойно. Смертей не было. Паники — тоже. Впервые люди начали приходить ко мне не с опаской, а как в обычный лечебный дом.
А я стоял у котла, бросал щепотки трав и думал: да, это не больница. И не поликлиника. Но уже что-то вроде санчасти с печкой. Своей.
В тетрадь записал:
«День 35.
Заражение массовое, лёгкое.
Простуда. Симптомы: горло, чих, лихорадка.
Реакция: отвар, пар, растирки.
Настойка — помогает.
Никто не умер.
Первый случай “мини-эпидемии” пережит.
Аптекарь справился».
На третий день после вспышки простуды в избу зашёл человек, которого я раньше не видел. Высокий, в добротной одежде, но не боярин. Лицо выбрито, говорит внятно.
— Ты — лекарь?
— А ты кто?
— Зовут Игнат. Из Мартыново. Слыхал про тебя. Говорят, травы варишь, людей на ноги ставишь. И… самогон гонишь.
Я напрягся.
— Спирт. Для настоек.
Он кивнул. Посмотрел на полки, на банки с растворами.
— У меня отец. Старик. Раны у него. После медведя. Гниёт. Не заживает. Боярский доктор был — только плечами пожал. Я привёз его сюда. На телеге. У крыльца.
Я вышел — и правда, на повозке под тряпками лежал сухонький старик с повязками на боку. Слабый, но живой. Дышит. Глаза открыл — мутные, но осмысленные.
— Ты его привёз сюда? Один?
— Один, — кивнул Игнат. — Лучше уж тут, чем снова ждать чуда у наших знахарей. Ты — последняя надежда.
Я почувствовал, как где-то внутри всё сжалось. Ответственность, страх… и решимость.
— Вноси. Печь разожгу, воду согрею. Но знай — будет больно. Очень больно.
Игнат достал мешочек.
— Здесь — мёд, сало и медяк. Больше — потом. Помоги.
Я взял мешочек. Не из-за платы. Из-за того, как он смотрел. Не как на знахаря. Как на шанс.
Когда он ушёл греть печь и помогать, я посмотрел на банку со спиртом. Осталось чуть-чуть. Нужно будет гнать снова. А пока — действовать.
В тетрадь записал:
«День 36.
Приходец — Игнат, из Мартыново.
Раненый — гнойная рана, доставлен в деревню.
Лечение — на месте.
Спирт почти кончился.
Настойки — на исходе.
Слух пошёл. Надо быть готовым.
Я — аптекарь. Теперь — принимающий».
Глава 9
Проснулся рано, как всегда. За окном — туман. Воздух пах не дымом, а сырым мхом и землёй. Еще лето, но осень ползет как старуха — медленно, но верно. Дышится легче, но спина по утрам ломит сильнее.
На полу, возле печки, тихо стонал старик — тот самый, которого привёз Игнат. С вечера я вычистил рану, обрезал некроз, облил всё спиртом и замотал чистой холстиной. Больно ему было жутко, но он не кричал — только стиснул зубы и пробормотал что-то вроде молитвы.
Теперь лежал, спал. Значит — не хуже.
Я встал, развёл огонь, поставил кипятиться воду и сел с тетрадью. На корешке уже скапливается грязь, обложка потрескалась. Всё-таки бумага XXI века — не броня. Но пока держится.
«День 37.
Пациент — стабилен.
Температура ушла.
Рана тёплая, но не гниёт.
Игнат помогает.
Ваня учится.
Сам жив.
Печь цела. Настойки на месте.
Утро — мирное.
Странно, но хорошо».
С этой записью я впервые за всё время почувствовал, что… выжил. Не просто проскочил между капель. А прижился. Приняли. Бьют в дверь не криком, а просьбой. Не тащат силой — приходят.
Если бы это был квест, мне бы всплыло уведомление:
Достижение получено: Месяц среди живых. Награда — тёплый хлеб и уважение красавицы.
Я бы кивнул и нажал «ОК».
Старик, между тем, проснулся. Посмотрел на меня мутными глазами, шумно вздохнул.
— Это… ты, что ли? Доктор?
— Он самый. Как самочувствие?
— Ножом по боку водишь, а спрашиваешь… жив. Это уже не плохо.
Я усмехнулся. Он не бредит — уже плюс.
Проверил рану — гноя стало меньше, края не посинели. Значит, организм борется. Чисто промыл, обмакнул спиртовой настойкой календулы, сменил повязку. Он морщился, но терпел.
— Живучий ты, — сказал я. — Даже медведь не добрался.
Он только хмыкнул.
Вошёл Игнат, принёс воды. Подавал инструменты, молча. Я оценил — парень толковый. Не лезет, но наблюдает. И благодарность у него не в словах, а в делах.