– Я думаю, что они сами не знали о случайной химической реакции, – продолжил Новак, – при которой, как оказалось, в течение следующего года во всем мире погибли все пчелы. Конечно, у каждой страны имелись свои стратегические запасы пшеницы, которую из-за всемирной эрозии почвы продолжают выращивать любой ценой, и другая линейка культур стратегических продуктовых запасов, но прошло почти десятилетие, и закрома пустеют. При нынешнем состоянии дел богатейшая часть человечества исчезнет с лица земли через пятьдесят лет. Средний и неимущий классы уйдут в небытие в течение двадцати – двадцати пяти лет. Мы собрались здесь для решения этой проблемы.
– Решай не решай – какой толк? – спросил в микрофон технореволюционер. – Искусственный разум не опылит поля и не даст корм животным. Скорее ИИ придет к выводу, что человечеству не нужно страдать, и вслед за этим уничтожит хомо сапиенс и все живое на планете. Если вы, конечно, не нашли пчел… Или вы думаете, что я их привезу с Марса?
– Действительно, – прошамкал в микрофон старик Ротшильд. – Меня что, для этих риторических глупостей сюда позвали?.. – и он коротко обратился к одному из создателей ИИ: – Ты, мальчик, не в центре событий!
В зале недовольно зашумели, и здесь заговорил Эли Вольперт. Предпочел идиш.
– Здесь дураков нет! – самый богатый еврей мира сделал паузу, и Абрам Фельдман перевел вольпертовское вступление на английский. – Я, полагаясь на свой опыт, думаю, что нас позвали не на семинар идиотов, не просто чесать языками или развлечься всем тем, что предлагает это заведение. Нас созвали, чтобы дать ответ! – Абрам усердно и точно переводил, а Эли закончил: – Не хера кота за яйца тянуть!
Абрам даже привстал, чтобы перевести последнюю фразу.
– No facking way to pull a cat by the balls! – разнеслось по залу.
Вольперт с усмешкой поглядел на технического гения и сказал ему с сарказмом:
– Не надо строить нечто грандиозное без фундамента! – и добавил: – Астронавтам тоже нужно жрать. И деньги твои, сынок, – тлен. Не обижайся! – После этих слов техно-революционер в одно мгновение обратился на время в антисемита. – Правда, и мои тоже… – И призвал всех: – Показывайте уже, pussies!
Президент Польши кивнул – и человек в помпезном белом смокинге, с длинными черными волосами с проседью, встал из-за стола, крутя черным мешочком.
– Пан Умей Алымбеков из Киргизстана и гражданин мира Олег Протасов, – возвестил Якуб Новак.
Протасов тоже поднялся с кресла.
– Сядь! – злобно прошипел Умей. – По очереди!
Протасов сел, широко улыбаясь.
– Показывайте, – попросил Президент Польши.
Умей не торопился и все крутил и крутил черный мешочек. Самые сильные мира сего привычно терпели, даже позевывали слегка от скуки. Неожиданно киргиз ловко выудил из мешочка что-то сверкающее и положил это на стол. Здесь свет выключился, кто-то выматерился, а дряхлый миллиардер Дю Понт хриплым, севшим за девяносто шесть лет голосом сообщил, что цирк Дю Солей в Париже, а не в ебенях. Кстати, «не в ебенях» он произнес на идише, а Фельдман постарался точно перевести на английский смысл выражения «in the ass of the world». В зале коротко хохотнули. Эли похлопал Абрама по плечу, одобряя его перевод идиом, но тут на стене зажглась огромная плазменная панель, явив присутствующим стеклянный куб. Камера взяла его крупно, и все увидели в стеклянной коробке насекомое, похожее на пчелу, но длиннее телом и с укороченными крыльями.
– Биоинженерия? – поинтересовался великий инженер. – А спариваться научили с кем? С осой? А опылять как?.. Действительно Дю Солей!
Кто-то хотел сказать что-то гадкое в ответ на дурацкое представление, но его опередил сам Умей и на плохом английском поведал, что стекло «Перламутр» в три тысячи раз прочнее обычного, «типа, захотите скоммуниздить – хер откроете, там секретик. Не знаешь секретика – его обитатель сдохнет». И в самой твердой, небьющейся стеклянной коробочке заключена обычная пчелиная матка, найденная в одном из регионов мира. Красть ее бессмысленно, она не оплодотворена… Закончив, он быстро сел, ожидая реакции. В зале хоть и установилась тишина, но торжества момента или сенсации мирового уровня в ней не чувствовалось.