– Кому нужен нарисованный дом? А кому человек? Миллионы художников во все времена писали предметно – ну и где они? Абстракция спасет киргизов!
Каков экстремист!
Благодаря печи для обжига кирпича в ауле научились строить более фундаментально. Получив возможность есть по потребности и без нее, народ округлился. Люди стали покупать японские телевизоры, вместо кумыса пить джинтоник и повадились ездить в городской ресторан – блудить там и трясти мошной.
Родители забрали Абаза из школы, будучи уверенными, что не впрок она ему, коли не липнут знания. Да и говорил мальчик к своим одиннадцати годам односложно, хоть и впопад… «Да», «нет», хорошо» и еще что-то простое.
Городской врач в прошлом году пришел к выводу, что Абаз развивается не столь фундаментально и линейно, и совсем не по школьным направлениям, но то, что в нем есть глубокая эмоциональная составляющая, готовая стартануть ракетой, доктор был уверен и стоял на том, что Абаз еще проявится.
– Электричество творит чудеса! – пропагандировал областной профессор. – Триста шестьдесят вольт в височки – и новый Капица!..
Подростка пристроили подальше от электроэнергии, к дяде на пасеку, разросшуюся до нескольких сотен ульев, но Абаз, казалось, никакой любви к пчелам не чувствовал, хотя работал исправно.
– Странный мальчик: красивый, но без ума! – сетовал дядя Арык, теперь уже знатный в ауле человек. У него на пасеке трудились даже гастарбайтеры – казахи и пара белорусов. – Странный. Такой наша бабка Адыр была… А кто не странный? Я вот вас чуть на тот свет не отправил! Я тоже странный!
– Дурак ты! – ответил одноглазый отец Абаза. – Сам без ума!
Пасечник обиделся на брата, и они подрались – жестоко: били кастетами под ребра по очереди. Сначала старший, а за ним другой старался почку расплющить. Потом Арык упал, Его стошнило черной кровью, и отец Абаза остановился. Он совсем не понимал, зачем дрался с младшим братом так по-зверски, с такой злобой. Наверное, я тоже странный, решил. И без ума…
Уже много лет спустя отец Абаза понял, что чувство глубокого несчастья, разочарованность в единственном сыне вдруг вырвались из него и обрушились на родного брата.
Потом он долго плакал ночами, роняя огненные слезы из пустой глазницы, а Абаз неосознанно впитывал их горечь, в которой перемешались жизнь отца с каким-то неизвестным будущим подростка.
Арыка увезли в больницу, старейшины предъявили отцу Абаза претензию за упущенную выгоду, конфисковав двадцать баранов, а в милиции хулигану пообещали реальный срок. Но дядя Арык отказался писать заявление на родича, и конфликт потух – вместе с былым теплом друг к другу на весь оставшийся век.
Между тем дела на пасеке пошли даже лучше, чем при дяде Арыке, залечивающем вдалеке от родного аула сломанные ребра, проткнувшие легкое. Хорошо работали казахи, справно вторили белорусы. И Абаз помогал, как взрослый.
Здесь коротко необходимо рассказать про Бекжана – одноглазого отца Абаза, старшего брата Арыка.
Родился он здесь же, в ауле. Немного учился, но много работал. Был местным строителем и клал из кирпича-сырца небольшие домики. Кирпич приходилось резать из глины, смешанной с соломой, потом поливать в определенные промежутки времени, чтобы не засох. А из-за палящего солнца получался на кирпиче керамический отблеск. Последним этапом необходимо было еще обложить отформованный полуфабрикат подожженной соломой и обжечь его.
В отличие от своего сына, Бекжан слыл натурой умной и романтической, немножко сочинял стихи, красиво их читал, чем привлекал молодых девушек. У него были правильные черты лица, и ему не составило труда найти спутницу жизни – юную Сауле, которая вскоре и родила Бекжану сына Абаза.
Собственно, ничего особенного в судьбе Бекжана не проглядывалось, жизнь как жизнь, такую проживают до смерти миллионы. Если бы не одно событие, случившееся с молодым мужчиной в конце восьмидесятых.
Ехал Бекжан на арбе, груженной соломой, к Протасову аулу, поскрипывали колеса, вздыхал усталым старичком ослик, и весенние птички чирикали свои простенькие песенки. Сердце Бекжана вторило природе. Он лежал на спине, лицом к Вселенной, и слагался в его душе славный стих, который он собирался посвятить возлюбленной Сауле. И когда поэзия подарила его вдохновению последнее четверостишие, он поблагодарил Аллаха и высокое небо за соавторство:
– Рахмат!
Однако гонораром для Бекжана оказалось нечто совсем не поэтическое, а то, что со скоростью света прилетело из вечности и попало ему в левый глаз. Это прилетевшее было настолько раскаленным, что глаз мгновенно вскипел и тотчас вылился из глазницы тухлым яйцом.