Бычков был в новой белой рубашке, а Ольга, еще совсем юная, в белой блузке, рассыпала после пахучего рассольника по чистым тарелкам плов из нового казана. Олег чувствовал что-то мучительно-болезненное, правда не понимал, из какого органа происходит эти мука и боль. Ему казалось вот-вот – и он что-то вспомнит. В висках стучало сердце. Он коротко смотрел в глаза чужой жене и проваливался в их в голубое, без дна, озеро, не понимая, что падение бывает бесконечным или мгновенным…
После обеда они прогулялись, дыша степным воздухом и лениво обсуждая будущие региональные военные учения. Тупые и бессмысленные. Остановились на небольшой возвышенности, в унисон зевнули после сытного обеда – и в следующее мгновение получили по точному выстрелу стальными подшипниковыми шариками в голову. Саша умер на месте, а Протасова выстрел частично скальпировал.
После похорон Саши он стал жить с его женой, ни от кого не скрываясь и ничего не боясь. Даже молвы, которая может волочиться за тобой всю жизнь.
Потом Кабул, одиночество, штабные офицеры, Чечня, госпиталь в Москве, переезд в Киргизстан, жизнь в оседлом ауле, бескровная война Протасова с киргизами. Их отъезд из аула. Грузия. Золото, мед… Хотя, когда это было? Вчера или завтра? И имеет ли это какое-то значение?..
Он прилетал к ней часто, не жалея своего Конька, немного одряхлевшего, со слегка погасшими глазами, прикрытыми рыжими ресницами. Протасов взрослел, а Конек старел, запуская в гриву седой волос, и понимал, что в последние месяцы хозяину стало не до старого друга – тот тратил свое время на нее, на несчитаные поцелуи в шею и плечи своей жены. Он пытался спрятать в своих губах ее морщинки и грел ее своим мощным телом словно раскалённая печка, а она вжималась в него все крепче и крепче, до холодных слез желая сына.
В остальное время хозяин неутомимо занимался золотом и добывал мед.
К этому времени он приобрел современную японскую плавильню и другое оборудование, где сам отделял от шихты все ненужные примеси. Чистое золото он лил в формы, добиваясь весовой точности. Слиток должен весить ровно одиннадцать килограммов, ни граммом меньше, ни граммом больше. Он шлифовал золотую поверхность до идеального состояния, затем помещал золото в бокс, на который автоматически наводил лазерный луч прицела. Протасов надевал специальные перчатки, брал рудаковское клеймо, молоточек, прикладывал инструмент точно к лазерному перекрестью и выверенным ударом ставил на слитке пробу. Три девятки… Безусловно, при тщательной экспертизе, выявится, что золото отливали недавно, совсем не в советские времена – но кого это будет волновать после подтверждения качества металла… Каждый новый слиток он укладывал в ящик от патронов, проклеенный мягким войлоком, и прокладывал ряды слитков поролоном – ведь даже мельчайшая царапина уменьшала стоимость драгоценного металла. Заполненные ящики он отвозил во Фрунзе, в арендованное спецхранилище банка «Эврика», имеющее двенадцать степеней защиты.
Пока Протасов вел хитрые переговоры с владельцем банка об отмывании неких активов, споря, какая доля отойдет банкиру, отставные военные его части вели негласное наблюдение за банком, чтобы его случайно не ограбил залетный криминал.
Задачей банкира Абылгазиева был перевод реального золота на виртуальный металлический счет в Швейцарском банке, который банкир открыл Протасову… Когда они наконец договорились о проценте банкира и подписали бумаги, транзакция прошла, и Протасов мгновенно стал официальным мультимиллионером. Банкир в свою очередь вывозил золото в Китай, получая взамен товары и технологии, которые реализовывал на постсоветском пространстве, благодаря чему сам стал легальным олигархом Киргизстана. Что там Березовские и Абрамовичи, когда у тебя собственная гора, осыпающаяся тоннами золота в быструю реку!
Шло время, а Арык даже не навестил племянника. Ему разрешили взять двоих стариков, чтобы они помогали на пасеке. Дело шло, все ладилось.
Абаз, казалось, ни о чем не беспокоился, жил размеренно, одинаковой жизнью, день за днем. Он кормил козочку свежей травой, которой было не слишком много, так как солнце высушивало ее почти на корню. Иногда он баловал Айпери кусочком лепешки, которые сам пек в старом треснутом тандыре. Но и муки было мало.
Абаз никогда не спал, не дал Господь ему такой привилегии. Он всегда находился на одной линии жизни, словно со стороны видя вариативность бытия, как бы сказали высоколобы
– Ты слишком умный! – говорил ангел с огромным хозяйством.
– Когда-нибудь твой атавизм перевесит, ты рухнешь на землю и разобьешься, – отвечал Абаз, щекоча козочку за ухом.