– Ах, мой дорогой Феликс… Мой дорогой…
Абаз сжал метеорит пальцами, а когда в голубом свете закружился Млечный Путь или вся Вселенная, он сунул в звезды палец и размешал им мироздание. Он не удивлялся, что все хотят хаоса, сами не понимая, чего желают, а потом подумал: «Хаос, так хаос».
Она кормила Сашеньку, а он тихонько любовался процессом, то и дело пересаживаясь с одного стула на другой, будто она была частью сюжета многофигурной скульптуры на каком-нибудь биеннале или эпизодом эстетского фильма.
Ольга почти его не замечала, хотя целовала по утрам и перед сном, но все ее существо было в рабстве у другого, совсем неприспособленного к жизни, у «недо». Малявка могла только жрать, спать и срать. В любом порядке. Она кормила его, купала, рассматривала какашки, колдовала над каждым покраснением на теле, целовала пяточки и крошечную жопку, она называла ее попочкой; пела простенькие песенки, а он взамен искусывал крепенькими деснами ее божественную грудь… Протасов тоже любил сына, но не так сильно, как она – чуть больше собаки. Совсем не так. Мужчине нужен осмысленный взгляд и хотя бы первое слово «Дай!». А его глазки, если открывались, просто глядели: один в одну сторону, другой наверх… Была бы девочка ему было бы куда как легче любить ее. От девочки ему не требовалось осмысленного взгляда. Синие глазки да жидкая косичка. И уже тогда ее можно начинать баловать, тискать, делать подарки… Но девочка может на долгие годы остаться жить в отцовском доме, тогда как парни всегда стремятся уйти в свободное плавание. Он хотел быть только с ней, без всяких детей. Но еще больше желал, чтобы Ольга была счастлива. И она была. Отражение ее счастья падало и на него, потому он не роптал, сам себе готовил или ел по ресторанам, отдавал белье стирать своим людям и жил почти автономно.
Он строил свою дорогу.
А через два года Сашка сказал ему «папа» – и сердце Протасова раздвинулось до космического пульсара и полюбило сына так же безгранично, как и ее.
Они съездили на их золотую реку, где Сашка плавал, засунутый в круг и с надувными нарукавниками, конечно под его охраной, смеялся на весь мир, показывая Богу два зуба. Она от его смеха тоже умильно, но тревожно улыбалась, приговаривая «осторожней, осторожней», а когда пацаненок заснул в переноске, Ольга впервые за три года любила его, приговаривая:
– Я так скучала, так скучала…
Он уже почти долетел до пика Эвереста, почти коснулся божьей стопы, но тут сын заорал, как если бы его щелбаном по лбу разбудили. Падение с Эвереста было стремительным, так как она вытолкнула Протасова из себя, будто выплюнула, и через мгновение ее грудь была в маленьком жадном ротике со змеиными зубками, перекочевав туда из его больших губ.
– Комарик, наверное, укусил! – предположила она.
Но Протасов был уверен, что не насекомое виновато в прерванной близости, а это маленький гад почувствовал сквозь сон, что ее телом и душой завладел какой-то мужик, называющийся «пап», и отомстил.
Всосав в себя первый глоток ее молока, Сашка успокоился и косил взглядом в сторону «пап», показывая полное превосходство над ним. Полсантиметра могут победить и конское добро. Главное – чьи эти полсантиметра…
Состав делегации якудзы прибыл за неделю до первого пуска скоростного поезда. Татуированные парни привезли с собой ёкодзуна, борца сумо с наивысшим рангом, то есть великого чемпиона. Гигант передвигался по Кара-Болта в шелковом халате до пят, в шлепках на белые носки. Он все время молчал, но, казалось, всегда был готов явить оскал дракона и сломать дерево просто так. Приехал и старик с торчащей из-под воротника рубашки змеей. Он много улыбался, но в его глазах появилась печаль. Он умирал от онкологической болезни, но силы для поездки в Кыргызстан еще остались.
За несколько лет маленький захолустный городок Кара-Болта превратился в цветущий город-сад, с милыми ресторанами местной кухни, имелись и итальянские заведения, китайские и японские.
Протасов зазывал гостей отобедать в их родной обстановке, но те отказывались: оказывается, повар был не тот.
– Вы же его не знаете? – удивлялся он.
– Киргиз, хоть и косоглаз, не может готовить японскую пищу! – объяснил старик.
– Вы же не пробовали!
– Ты же не пойдешь в Анголе к ангольскому повару есть русскую кухню?
– Вряд ли…
– Вот и мы лучше поедим аутентичной еды. Бешбармак! То, что здесь столетиями готовят… Кстати, все японские профессиональные повара принадлежат тоже нам. Знаешь, сколько нужно учиться сушисту?.. Семь лет! А горячнику? Еще восемь. Пятнадцать лет – чтобы стать просто поваром. Еще десять – чтобы дорасти до шефа. А ты – киргизец!