Когда Синити хотела ответить, он лишь поднимал руку и вяло перебивал:
— Прошу, только не нужно оправданий. Несмотря на незаурядный ум сфинксов, их начитанность, хотя книги читают и другие представители рас, — едко парировал профессор Арденте, — они не в состоянии занимать высоких должностей в правительстве. Ибо каждый, — он оглядел всех студентов, — должен знать своё место в иерархической лестнице.
Злость начала охватывать меня. Ведь основная масса старалась не связываться с Арденте, боясь быть затравленным.
— Как будто драконы кому-то могут позволить это сделать, — ответил я и посмотрел в глаза профессору.
Все взгляды устремились ко мне. «Профессор» посмотрел на меня, и высокомерно задрав подбородок, спросил:
— Кто-то что-то сказал?
Он не пугал меня, ведь я не испытывал священного трепета перед драконами. Не исключено, что из-за моей расовой принадлежности. Мы сверлили друг друга взглядами:
— Я сказал, что драконы. Никому. Не позволят. Этого сделать.
Он противно рассмеялся:
— Почему же? — и Ардете снова взглянул на Синити. — Но, сколько потребуется времени и усилий, чтобы выбиться в помощники дракона, а потом оказаться под подозрением в его убийстве? А?
Все сразу догадались о ком речь. Гнев полыхнул во мне, в груди начало жечь:
— А сколько ума должно содержаться в черепной коробке, чтобы научиться задавать вопросы, не касающиеся предмета лекции? Или хотя бы выучить предмет, который преподаешь?
Глаза профессора стали желтыми, как и у всех драконов, перед обращением, и он раздвоенным языком нервно лизнул губы:
— Тебе повезло, что ты принадлежишь к правильной расе, — прошипел Арденте. — Иначе, тебя бы наказали за оскорбление представителя высших.
— Профессор, — спокойно вставил Гил, было видно, что он хотел замять ситуацию. — Вы понимаете, что…
Арденте поднял руку, и как бы извиняясь перед Гилом, перебил его:
— О, господин Голдери, я хочу послушать такую редкую птицу как господин Аланга, защитника сирых и убогих. — И его челюсть выдвинулась вперед, губы растянулись, изображая подобие улыбки.
Я чувствовал, как презрение и ярость отключают мой разум. Я поднял на него глаза, казалось, что я воспламеняюсь, так горячо стало внутри. Только набрал воздух, чтобы ответить, меня начал душить приступ кашля.
— Что-что? — издевался Арденте. — Я вас не пойму. Как там в пословице говориться… Про кузнечика…
— Всяк сверчок знай свой шесток, — ехидно вставил Эрн, дракон, с которым я давеча сцепился.
Он одобрительно кивнул Эрну:
— Что ж, сверчки, продолжим…
В груди запекло, казалось, что я проглотил пылающий факел. Я разразился кашлем, продолжая прикрывать рот рукой, как вдруг почувствовал, будто что-то горячее царапает мне горло и перекрывает доступ кислорода. От очередного приступа я ощутил на языке что-то горячее и выплюнул в ладонь тлеющий уголек. Я перестал дышать, быстро зажал его в руке, сунул в карман, от адреналина не чувствуя жжения, начал оглядываться по сторонам, видел ли это кто-то еще? Не приснилось ли мне это? Но теплый уголек возвращал меня в действительность. Не понимая, что делаю, я встал и без спроса удалился из аудитории.
Придя в комнату и закрывшись в ванной, я достал содержимое из кармана. Маленький бесформенный черный огарок не-понятно-чего-выплюнутого-мной. Он пах, как древесный уголь. Холодок пробежал по моей спине. Огненный феникс! Моё естество проснулось или созрело… Гилберт был прав, пора принять свою сущность и учиться управлять собой!
Я продолжал бестолково вертеть в руке уголек. Хотел сначала выбросить его, но потом решил припрятать. Я обернул его салфеткой, сунул в карман, вымыл руки и, войдя в комнату, открыл прикроватную тумбочку. Я хотел достать старинную резную шкатулку, которая открывалась, только если я к ней прикасался. Она была моим единственным наследством, ни считая золотых сбережений в банке, наверное, накопленных мной в других жизнях. Я был привязан к этой вещице и просто чувствовал, что она мне дорога, в том числе и те вещи, которые в ней находились: золотой тонкий браслет с гравировкой феникса и надписью на забытом языке. Мой наставник и воспитатель — старый феникс, который однажды просто исчез, сказал, что там написано: «Только сгорев и превратившись в пепел, мы сможем восстать и переродиться». Еще там был амулет в виде одной луны, солнца и языка пламени; ключ, то ли от двери, то ли от сундука; объёмный конверт с письмами на непонятном мне языке, их , как мне сказали, я смогу однажды прочесть; голубой осколок какого-то оружия; маленькая коробочка, которую я не мог открыть, но, судя по звуку, там что-то было; серьга с сапфиром и тонким серебряным пером на конце, которую я сейчас носил в правом ухе. Наставник сказал, что её нужно носить только в нем. Но пока я её ношу, меня мучают кошмары. Может, я вижу своё прошлое? О, Древние, лишь бы не будущее!