— Ты совершенно не умеешь петь, — говорю я, останавливаясь на светофоре.
— Да неужели? И кто это говорит? Ты? Что-то не припомню, чтобы слышала, как ты пел. Так что не критикуй, — она скрещивает руки, глядя на меня с вызовом.
— Я конечно не академический певец. Но вообще раньше я часто пел и играл на гитаре.
— Вот как? Что же ещё вы скрываете от меня, мистер Сойер?
— Больше ничего.
— Ну конечно, — кивает она, — надеюсь, ты споёшь мне?
— Нет, это вряд ли, — качаю головой.
— Мне нужны доказательства. Ты же понимаешь, что я не могу поверить тебе на слово. Я журналист, мне важны факты и доказательства. Так что пой.
— Не сегодня, возможно в другой раз.
— Раз ты не собираешься петь, то тебе придётся слушать, как пою я. И не возражай, сам виноват, — она переключает станцию на радио, а потом кивает в сторону, — здесь сверни налево.
— Слушаюсь и повинуюсь. Ты так и не сказала, куда мы едем.
— Узнаешь, когда приедем.
— Хорошо.
Вскоре мы приезжаем в какой-то лесопарк. Саттон просит оставить машину на парковке для посетителей. Сегодня рабочий день и она практически пуста. Саттон хватает меня за руку и тянет к высоким кованым воротам.
— Всё-таки ты серийная убийца. Зря я не поверил тебе в нашу первую встречу. Сейчас заведёшь меня в гущу леса и убьёшь.
— Конечно, — она оборачивается и широко улыбается. — Ты же не думал, что я по доброте душевной тебя окучиваю.
— Окучиваешь? Так вот как это называется.
— А как называют это мужчины?
— Ухаживание?
— О, Грэм Сойер, да ты оказывается джентльмен, — она подходит ко мне медленно, покачивая бёдрами, и порывисто целует в щёку, — давай, пошли. Время деньги. Так ведь говорят?
Крепко держа её за руку, следую за ней. Мы петляем по небольшим тропинкам. Пару раз мы встречаем бегунов с наушниками в ушах и отсутствующими взглядами. Не считая их, в парке пустынно. Кроны деревьев смыкаются над нами где-то высоко, образуя купол. Воздух пахнет хвоей и перегнившими листьями. Объёмные стволы деревьев окутаны ярко-зелёными мхами, словно одеялом. Где-то вдали поёт какая-то птица. Звуки большого города сюда не долетают и, кажется, что мы находимся в какой-то глуши, вдали от цивилизации. Хоть это и неправда.
Вскоре мы выходим из-под зелёного купола и оказываемся перед небольшим озером. По водной глади, больше похожей на огромное зеркало плавает парочка лебедей. Мы с Саттон останавливаемся и просто смотрим на этот райский уголок, находящийся в самом центре шумного города.
— Красиво, правда? — спрашивает она тихо, словно боясь потревожить местную фауну.
— Да, — соглашаюсь я.
— Пойдём, — Саттон тащит меня в сторону, и тогда я вижу там скамейку. — Сюда мы ходили с родителями, когда выдавались хорошие деньки.
Мы садимся на скамью, Саттон аккуратно проводит рукой по деревянной спинке. Мыслями она сейчас наверняка в прошлом. Её взгляд устремлён вдаль, она слегка улыбается, глядя на всплески лебедей. Качает головой, прогоняя воспоминания, и поворачивается ко мне.
— Эту скамью папа поставил в память о маме. Смотри, — она показывает на небольшую металлическую пластину с гравировкой, которую я не заметил сначала.
«Без тебя мир стал чёрно-белым», написано на табличке. А снизу имя: Джосселин Фостер — любимая жена и мать.
— Ты ничего не говорила о своём отце. Что с ним случилось?
— У него разбилось сердце. Понимаешь, когда мама, — Саттон замолкает, подбирая слова. Боль от потери матери всё ещё сильна, сейчас я вижу это отчётливо. — Когда маму убили, он пытался бороться. Заботился обо мне, как мог. Но ему было тяжело. Он больше не жил, а существовал. Нельзя продолжать наслаждаться жизнью, когда твоя родственная душа покинула этот мир. Каждый вдох причиняет боль, ведь ты понимаешь, что твой любимый человек больше никогда не вдохнёт этот живительных кислород. Ты больше не видишь смысла существовать. У моего отца разбилось сердце в тот день, когда мамы не стало. Но он держался ради меня целых три года. Когда я поступила в колледж, он умер. В тот же день, как я заселилась в общежитие, мне позвонила моя тётя и сообщила, что его больше нет. Я винила себя в его смерти.
— Саттон, ты не виновата в этом, — говорю я, притягивая её к своей груди.