— Если бы я осталась дома, возможно, он бы ещё поборолся ради меня. Пожил ещё немного.
— Но какая бы это была жизнь? Полной страданий? Тебе нужно верить в то, что сейчас твой отец на небесах в объятиях своей любимой женщины.
— Ты веришь в это? — Саттон отстраняется от меня, заглядывая в глаза. — Веришь в Рай?
— Да, думаю, да, — киваю я. — Он просто обязан существовать. Ведь должна быть справедливость. За все страдания, что выпадают людям при жизни, они должны получить награду.
— Но если Рай и правда существует, то и Ад тоже есть. Ты не боишься, что…
— Что попаду в Ад после смерти? Нет. Как я уже и сказал, все должны получить по заслугам. И я не исключение. Я веду не самый праведный жизненный путь. Так что, если после смерти мои весы перевесят плохие поступки. Что ж, значит так и должно быть.
— Знаешь, ты бы понравился моему отцу. Да и мама тоже была бы от тебя в восторге, — Саттон улыбается осторожно, слегка приподнимая уголки губ. В её взгляде всё ещё таится грусть и тоска по родным.
— Думаешь, твои родители бы одобрили такого зятя?
— Ты хороший человек, Грэм, — Саттон касается своей ладонью моей щеки, — просто ты оказался не в том месте и не в то время.
— Да, родись я в другой семье, возможно, стал бы другим человеком.
— Но суть том, что мне ты нравишься таким, каков ты сейчас. И мы не узнаем, стал бы ты другим, если бы родился в другой семье. Может быть, тот Грэм был бы в разы хуже, моего Грэма.
— Твоего? — улыбаюсь и притягиваю её к себе. Хорошо, что в этом месте мы одни. Не нужно бояться, что кто-то увидит нас. И я могу беззастенчиво целовать её в губы. Что я и делаю. Впиваюсь в её губы своими, а Саттон приоткрывает рот, впуская меня. Вскоре девушка уже сидит, оседлав меня, и перебирает пальцами мои волосы на затылке. Её карие глаза наполнены нежностью и любовью и моё сердце готово разорваться от этого вида. Мог ли я надеяться, что в этом диком хаосе, встречу свою любовь. Комплекс брошенного ребёнка всегда преобладал во мне. С самого детства я знал, что никому не нужен. Если тебя бросили собственные родители, разве можно поверить в то, что тебя может полюбить совершенно посторонний человек. И вот теперь, девушка, которая должна бы меня ненавидеть, смотрит на меня так, словно я единственный мужчина на планете. Разве это не чудо?
— Конечно моего, — она улыбается. Ветер бросает пряди длинных волос ей на лицо, и она быстрым движением убирает их за ухо. — Мы же поклялись в этом перед Богом. Не забыл?
— Кажется, что это было в прошлой жизни, а не месяц назад. Почему ты не злишься на меня за то, что я сделал?
— Разве можно злиться на того, кого любишь всем сердцем? Внутри меня просто нет места злости. Больше нет.
— Прости меня, Саттон. Я не должен был заставлять тебя выходить за меня. Но я был так зол. Никто и никогда не пользовался мной. И это безумно меня взбесило. Хотелось наказать тебя. И мне было плевать на твои чувства. Но сейчас я хочу извиниться. Ты заслуживаешь извинений. Ты сильная и независимая девушка, и я был не вправе запирать тебя в клетке без права выбора.
— Выбор у меня был, Грэм. Ты дал мне его, не забыл? Изначально я пришла к тебе, ради статьи о крупнейшей банде Бостона. Я жаждала сенсаций. Я хотела написать самую бомбическую статью века. И ты знал, что я соглашусь на всё ради этого. Ты хороший рыбак и выбрал правильную наживку. Я могла и отказаться, сидеть дальше в этой газетёнке, писать какие-нибудь советы для будущих мам или составлять тесты по совместимости. Поверь, я занималась этим, это та ещё скукотища. И отказаться от твоего предложения было бы самым глупым поступком в моей жизни. А глупой я себя никогда не считала.
— Знаю, ты одна из умнейших женщин, что мне встречались. И ты не прогадала. Теперь у тебя есть куча материала для целой череды статей. Ты рада?
— Я рада тому, что полюбила такого придурка, как ты, — она смеётся искренне и беззаботно.
— А мне всё это напоминает стокгольмский синдром, — обнимаю её за талию, двигая к себе поближе, — что если всё то, что ты чувствуешь, результат твоего заточения со мной. Что если всё пройдёт, стоит тебе побыть вдали от меня? Ты не задумывалась об этом?
Сказав это вслух, я вдруг понимаю, что боюсь услышать ответ. Неосознанно я всё это время боялся, что так и произойдёт. Есть вероятность, что её любовь лишь психическое отклонение. Но выдержу ли я это? Смогу ли с этим смириться? Или мне стоит отпустить Саттон, когда опасность для её жизни исчезнет? Если мы поживём вдали друг от друга, сможем разобраться в собственных чувствах. Даже мысль о том, что мне придётся расстаться с Саттон, причиняет мне сильнейшую боль.
— Ты же в это не веришь? — произносит Саттон тихо, всю радость с её лица словно сдуло новым порывом ветра. Погода резко портится, словно переняв наше настроение. Саттон встаёт на ноги и смотрит на меня сверху вниз. Ветер взметает её длинные светлые волосы вверх, закрывая глаза. Она снова и снова пытается убрать волосы за уши, но ничего не выходит. Наконец она сдаётся и завязывает волосы резинкой, которую всегда носит на руке. Она хмурится, глядя на меня.