Учитывая разнообразие исторических призм, через которые можно рассматривать критерии оценки лингвистических познаний, сделать однозначный вывод о способностях Меццофанти не представляется возможным; во всяком случае, на основе тех доказательств, которые приводит Рассел.
Неизбежный вывод: само по себе количество известных индивидууму языков является в лучшем случае лишь косвенной характеристикой его языковых способностей. Иностранный язык, используемый в данном случае как единица измерения, не представляет собой столь же точную меру, как килограмм или сантиметр. Что отличает человека, владеющего более чем одним языком? Шесть языков, имеющих сходную лексику и грамматику, обременяют человеческий мозг в гораздо меньшей степени, чем шесть неродственных. Кроме того, умение одинаково хорошо и говорить, и читать, и писать предполагает совершенно иной объем «когнитивных инвестиций», нежели когда человек, в зрелом возрасте изучающий все те же шесть языков, демонстрирует совершенно разную компетентность в различных аспектах практического использования своих знаний.
В таком случае встает вопрос: существует ли какой-нибудь иной способ оценки когнитивных инвестиций того или иного человека? Я постараюсь привести несколько возможных вариантов.
Считается, что когда вы начинаете во сне говорить на иностранном языке, это и есть знак, что вы перешагнули грань, отделявшую вас от возможности беглого общения. В 1980 году канадский психолог Джозеф Де Конинк обнаружил, что наибольшего прогресса в изучении французского достигали студенты, раньше сокурсников обнаруживавшие, что говорят на этом языке во сне. В другой группе студентов, в течение шести недель изучавших французский методом программируемого сна, более заметного успеха достигли те, у кого отмечался более высокий показатель REM (быстрое движение глаз во время сна). Однако для людей, уже имеющих значительный опыт владения иностранными языками, видимо, следует применять иные критерии оценки: ведь те, кто использует в жизни два языка, утверждают, что они говорят, думают и слышат сразу на обоих. В своих снах они часто говорят на том языке, который использовали непосредственно перед сном, а не на том, которым владеют на более высоком уровне.
Сюда же относится расхожее мнение, согласно которому признаком хорошего знания языка является умение думать на нем. На самом деле наш мозг думает вообще без использования какого-либо языка. Представление, что мы «думаем на языке», происходит от нашей способности выражать свои мысли словесно сразу после их появления, без какой-либо подготовки или перевода. В результате у говорящего создается впечатление, что один известный ему язык находится ближе к источнику выражаемых мыслей, чем другой.
Способно ли использование иностранного языка изменить ваше восприятие мира? Может ли структура языка и значения входящих в него слов сделать мир более красочным, а ваших друзей – более дружелюбными? Гипотеза лингвистической относительности, или гипотеза Сепира – Уорфа, как ее еще называют, предполагает, что структура языка определяет мышление и способы познания реальности. В буквальном смысле, если два языка описывают цвета различными словами, то человек, говорящий на обоих языках, способен вдвое расширить свое восприятие цветов. Если это правда, то гиперполиглотам мир, должно быть, представляется сплошным калейдоскопом. На самом деле, проведя ряд наблюдений, ученые заметили, что люди, говорящие исключительно на корейском, воспринимают цвет, обозначаемый словом «paran sekj» – «голубой», как стоящий ближе к зеленому, чем к фиолетовому, в отличие от восприятия аналогичного английского слова «blue» теми, кто говорит и на корейском, и на английском. Другие ученые утверждают, что обладатели двух языков воспринимают составные понятия и даже время иначе, чем носители одного-единственного языка. Но эти свидетельства являются спорными, поскольку степень влияния используемого языка на процесс познания четко не определена.