– Буратино! Пиноккио!
– Буратино, – подтвердил Аркадий Октябринович. – Пиноккио – не патриотично.
– Ну да, – покорно согласился я.
Когда детище папы-онаниста скрылось следом за шахматным дворником, из-за поворота реки вышла огромная овчарка. Собак я недолюбливаю, у них в крови смесь трусливости с беспричинной агрессией. Хотя многие называют это преданностью. Особенно неадекватны дворняги и искусственно выведенные породы. Промискуитет и игра с генами к добру не приводят. Не случайно, что «собака», «сука» – это бранные слова. И отдельно взятая любовь к отдельно взятому зверю ничего не доказывает. А в чем они виноваты? Завести собаку – это всегда какое-то корыстное желание: чтобы дом или машину охраняла, чтобы хулиганов не боятся, чтобы соседу под дверь нагадить, чтобы охотиться, да и просто для понтов. Кстати, охотничьи собаки представляют лучшую часть собачьего мира. У них есть принципы. В отличие от дворово-служебных. Поэтому охотничья или пастушья собака – друг человека, а остальные – просто звери.
Фифа в красной кепке появилась следом за собакой, и я понял, что ни фига это не овчарка:
– Аркадий Октябринович, а вы знаете, как волк умерщвляет свою жертву?
– Чудом избежал, – неохотно заговорил старик, – Я зимой не странствую. Так они дом окружили и неделю держали осаду. Чувствовали паршивцы запах коз. А по ночам выли хором. Так я окна и двери изнутри досками заколотил – боялся, что ворвутся. Коз в дом привел. Сруб-то у меня гнилой, а двор – совсем никакой. Вот и представь, дома – козлы, у дома – волки. А до весны как до морковкиного заговенья.
– Ну, так, я расскажу, как это бывает, – из меня просто перло.
Когда покуришь коноплю, долго смеешься по любому поводу и, не помня первопричины. Ну… я читал про это. А тут я видно съел что-нибудь грибное и подхватил словоблудие.
Тут, внутри меня, наискосок от живота, неожиданно прошла мысль: «А может у нас тогда в бомбе был конопляный газ? И курить не надо…»
– Так вот про волков. Один мужик у нас работал охранником, и всю жизнь держал волков. Жил он в доме, в районе засыпушек. Знаете, что это такое?
Аркадий Октябринович с раскаянием кивнул. Ну, еще бы, бывшему комсомольскому лидеру не знать. Саша, как уроженец Пыры знать и видеть этого не мог.
– Во всем мире мы называем это трущобами. А советские трущобы назывались засыпушками, – продолжил я, – Сельское население устремлялось в города. Тех, кто работал на заводах и стройках, селили, как правило, в бараках. А мы жили в новенькой панельной пятиэтажке. Сразу за нашей хрущевкой стояли бараки.
Иногда мои родители задерживались на работе и просили воспитательницу ясельной группы взять меня к себе домой. Вот так я попал в барак. Я там бывал неоднократно, но в памяти осталось всего две картинки, темный длинный коридор и помещение, где много кроватей. Барак – это деревянная казарма. А у нас двухкомнатная квартира с кухней, балконом и ванной; а воспитательница такая добрая и хорошая, и у нее дочка моего возраста и нет квартиры? Видимо, это произвело на меня такое сильное впечатление, что я запомнил это в возрасте двух или трех лет. К чести Советской власти могу сказать, что когда я пошел в школу, бараков уже не было и в помине. Кругом стояли пятиэтажные панельные дома. И мы все были равны, как и обещал социализм.
Засыпушки прожили намного дольше. Их строили те, кому не повезло с работой или койкой в бараке. Видимо и те, кто, вообще не хотел работать. В городе таким проще выжить. Засыпушка – это домик кума Тыквы. Но так как у нас не Италия, чтобы не замерзнуть использовались опилки, отсюда и пошло название. Со временем на территории засыпушек стали появляться почти настоящие деревенские дома, с маленьким крылечком и лавочкой. Но все равно это были уменьшенные копии. Изначально засыпушки строились почти вплотную друг к другу, и только когда соседям удавалось вырваться из трущоб, ты мог отжать себе несколько дополнительных метров. У нас ведь в России земли совсем мало, и за 70 лет ее так и не отдали народу. Хочешь сад-огород, на тебе четыре сотки. А пять – это уже сказочное везение. И не дай бог, построишь садовый домик в два этажа – тебя постигнет участь кума Тыквы.
– Андрей, – неожиданно и взволнованно перебил, мое словоизвержение Аркадий Октябринович, – было и хорошее, и плохое. Но страна развивалась, ты сам об этом говоришь. Но что касательно земли… Это тема для новой революции. А фраза «где так вольно дышит человек» мешает мне спокойно умереть.