– Видимо так люди чувствуют себя в тюрьме, когда сидят в одной камере с людоедом, и догадываются, кто он такой, – согласился я.
– А теперь, я задам вам каверзный вопрос, – вмешался Аркадий Октябринович. – Представьте, что таким, скажем прямо подлым образом, он убил бы не Троцкого, а Гитлера. Избавил мир от всеми признанного злодея. Как бы изменилось ваше к нему отношение?
– Нн-да? – только и смог вымолвить Саша.
– И мне нечего добавить, – поддакнул я задумчиво.
– Вот видите, – сказал Октябринович. А если это подать другими словами – рискуя жизнью, перехитрив охрану, ворвался в помещение и при первой возможности воткнул ножницы в шею нацистского злодея. Герой? Наше отношение зависит от того на чьей мы стороне, и меняется, когда мы переходим на другую сторону.
– Ну да, – подтвердил Саша, – при определенных условиях мы можем все оправдать. Андрей, давай лучше про волков.
– Про каких волков? – не понял я и вернул свой взгляд на излучину реки. Там разворачивался Стокгольмский синдром – козлы скакали вокруг волков. И даже мама-коза строила им глазки. А потом появилась золотая молодежь. Я с трудом вспомнил их имена: На-Фиг, По-Фиг и Нас-Рать. Как раз эта Рать и спасла остальных ленивых хрюнделей от поедания, построив крепкий дом. Глядя, как свиньи издеваются над Волком – они дули ему в уши, пытались завязать хвост узлом и даже пукнуть в хищную пасть – я вспомнил, что хотел рассказать о волках.
***
Так вот. Наш охранник жил в районе засыпушек. Его засыпушки в свое время не расселили, потому что они находились в другом районе города. Лет прошло много – я отслужил в армии, окончил университет, несколько лет попреподавал в школе и уже ступил на стезю оплачиваемых профессий. И у моего знакомого был почти нормальный дом с палисадником и огородом. Но все равно засыпушки – это разновидность трущоб, а там контингент соответствующий: пьяницы, алкоголики, безработные, воры, нарколыги, наркологи и жулики. Чуть стемнело – из дома страшно выйти. Собака там вообще не вариант.
Мужика регулярно обворовывали. И тогда друг-охотник подарил ему волчонка вместо собаки. Соседи, которые сразу не поняли разницы, ощутили ее на собственной шкуре. Но охранник не любил об этом распространяться. Зато он охотно рассказывал, что волк обучается не хуже собаки и все понимает. А еще он любил рассказывать, как он ездит в деревню. Он на «Москвиче» с обычной скоростью 60-70 километров в час, а волк спокойно трусит по обочине. И даже язык, как собака, не высовывает. Но был один интересный нюанс в этой дрессировке. Волчонка он держал два, максимум 4 года. В волке, по его словам, просыпался волк, и он зарубал его топором. Я поинтересовался, как он это определяет. Он сказал, что по глазам сразу видно. Когда «волком смотрит» – не ошибешься.
Потом друг-охотник умер, волчат стало брать неоткуда. Он пытался найти других охотников, но безуспешно. Кто-то охотился на волков, но чтобы добывать живых волчат – это оказалось очень редкой профессией. В результате последнюю волчиху он держал 8 лет. В этот период мы с ним и познакомились на работе. Второй охранник, который был с ним в смене, рассказал, что был у него дома. Вот почему, я верю, что все так и было. Пришли, говорит, посидели, выпили. Никакого волка не видать. Когда я стал собираться домой, он пошел меня провожать. Выходим в полутемный коридор, и, вдруг вижу, какая-то собака преграждает путь. Ни лая, ни тявканья. Да и я слегка поддатый, мне все равно. И тут раздается негромкое: «Ррррр-ррр». И сразу такой страх! Чувствую, волосы дыбом встали на моей лысой голове. А уж когда разглядел в темноте оскаленные белые зубы, чудом с собственным дерьмом не расстался. Хозяин что-то приказал, и волк тут же исчез. Но когда у нас выходной, мы теперь выпиваем только на нейтральной территории.
***
– Я, кстати, готов подтвердить, – сказал Аркадий Октябринович, – когда слышишь волка поблизости (через стенку, как в моем случае), страх накрывает какой-то генетический, нутро стынет. Стыдно, что боишься, и не рад, что еще жив.
– Охранник приглашал меня в гости, – продолжил я. – И мне, как биологу, очень хотелось посмотреть на матерую волчицу. Так сказать, чисто в домашних условиях. По-моему, она даже тапки ему приносила?! Но его перевели на другой склад, а когда он, через три месяца к нам вернулся, то рассказал, что волчиху пришлось-таки зарубить. Потом у него начались какие-то неприятности в семье. Не очень помню подробности. А вскоре он и сам умер. Но я не об этом хотел рассказать, а о том, как они с этой волчихой охотились. Волка хрен прокормишь колбасой. Рано утром они выходили в палисадник перед домом. Волчиха ложилась на землю и старалась не дышать, а он через щелочку забора наблюдал за улицей. Когда там появлялась какая-нибудь шавка, он отдавал команду волчихе. Та перелетала через забор, мгновенье – и Тузик сам превращался в грелку. Когда Тузики закончились, они перешли на породистых собак. Засыпушки засыпушками, но это все равно городская черта. И там хозяева любили выгуливать своих псов-убийц. Охранник, утверждал, что за восемь лет, они перепробовали все породы. И никто не смог противостоять матерой волчице, выпрыгивающей из засады. Даже отпора никакого не было. Самое интересное в этой истории, как она умерщвляла собак. Мы все почему-то, уверены, что волк перегрызает жертве горло. Ничего подобного! Она сбивала с ног и тут же вырывала сердце. Я тоже не поверил. Но он мне объяснил. Представьте скелет собаки. Свисающая к земле достаточно плоская грудь. В самом низу – грудина, от которой отходят ребра к позвоночнику. Расстояние между ребрами значительное, намного больше толщины самого ребра; вы это видели на собаках много раз. Сразу за ребрами находится сердце. И оно совершенно беззащитно, потому что ребра не являются препятствием для волчьих зубов. Во всяком случае, для зубов матерой волчицы.