И чашек на столе было ровно четыре. Мало того, чашки как будто только что вымыли, и, перевернув, сложили друг на друга в стопку блюдцев, с них даже не успели стечь или высохнуть капли воды. Нас как будто ждали.
Разобрав чашки, мы залили в них темную жидкость из заварочного чайника, стоявшего сверху самовара, и разбавили кипятком из краника. А потом, как по команде разлили по блюдцам, как будто с детства пили чай только таким дедовским способом. Напиток был восхитителен! Ароматный, чуть горьковатый, с привкусом хвои и каких-то трав. Я не могу пить чай без сахара, но собственно говоря, сходство с чаем заключалось только в температуре жидкости. Сам процесс также кардинально отличался от выпиваемого на ходу стакана чая за завтраком.
Мы медленно втягивали губами кусочек Мирового океана плещущегося у нас в блюдцах. Мысль о том, что вот так можно попить чайку утром, а потом бегом на работу казалась абсурдной. Нет, после такого таинства, конечно, можно пойти поработать – продирижировать оркестром, названным в твою честь, или поуправлять Вселенной. А иначе хоть увольняйся.
– А Вас как зовут? – нарушила гармонию королей мира любопытная Наташа, – вы лесник? (Надо было сразу в лоб спрашивать: «Вы Маресьев или Толстой?»)
– Меня зовут Евлампий Макарович, я – Созерцатель, – ответил старик.
Славик поперхнулся водами Мирового океана, а я продолжал ёрничать: «И что не Рабиндранат Тагор?!» Но про себя, так как старик, безусловно, внушал уважение и вызывал жуткий интерес. Он был явно ключевым звеном, центром окружающего пейзажа. Казалось, возьми ластик, сотри эту белую фигуру и все, мир разрушится. Исчезнет и река, и лес, и мы, и голубое небо.
– Созерцатель, это что за профессия? Вы кого-то должны контролировать? – спросила Наташа. Она собиралась стать репортером, и специально вырабатывала в себе необходимую нахрапистость.
– Нет, сударыня, это не профессия. Это образ… или скорее способ жизни, – задумчиво ответил старик, – но в силу вашего молочного возраста, вряд ли вы сумеете меня понять.
Я тогда почувствовал и до сих пор в этом уверен, что старик, таким образом, специально спровоцировал Наталью на дальнейшие расспросы. И, конечно, она буквально вцепилась в него. До этого она мечтала отыскать в нашем городе местного Жигало, взять у него интервью и с таким материальчиком войти в Журналистику уездного города и далее, как попрет. Но «Созерцатель» тоже звучало свежо и круто. Только не подумайте, что она была легкомысленной. Она была обаяшкой и производила очень хорошее впечатление на пожилых людей.
Ее способность разговаривать с дедушками и бабушками на равных, меня всегда поражала. Как будто она провела свое детство вместе с ними в голодные военные годы. Старики тут же выкладывали ей самое сокровенное или самое важное, что было в их голове. Наталья просто получала ответную реакцию на свой искренний интерес к ним. Удивительно, но ни меня, ни моих сверстников это поколение никогда не интересовало. Наверное, еще в детстве, мы получили ответы на все свои детские вопросы… и потеряли интерес к бабушкам, как к источнику знаний. А поговорить с ними по взрослому, так и не сложилось. Они успели умереть.
Короче говоря, Евлампий Макарыч получил достойного собеседника в лице Наташи, а мы его «теорию созерцания».
Господь смотрит на этот мир глазами человека. Нашими глазами. Когда мы видим красоту, нас окружающую, мы осознаем гармонию созданного им мира, и Бог радуется. Когда мы смотрим и изо дня в день и не замечаем ничего прекрасного, кроме рутины и заведенного порядка вещей, Бог слепнет и перестает нас любить. Мы становимся бесполезны для него и ему не интересны.
Каждый день я встречаю рассвет и провожаю восход. Ночью я смотрю на звезды. Днем я смотрю на текущую воду, игру солнечных лучей и теней дерев в реке. Иногда я вижу струи воды, льющиеся с небес, когда Бог умывается. И когда у него хорошее настроение, при этом светит солнце, опускаются радуги-мосты, после дождя растут грибы, и все становится свежим и чистым. Такой дождь смывает все грехи – не надо от него прятаться под зонтом или крышей. А когда Бог горюет, с небес льется мертвая вода, затапливая все живое. Вот тогда надо прятаться! Настроение Господа зависит и от меня – каким воспринимаю я этот мир, таким видит его Бог. Это моя миссия. И я не знаю, когда она закончится, и сколько мне уже лет. Но я знаю – мое созерцание ущербно. Я одинок, и моя картина мира однобока. Мир двуполярный: Минус и Плюс, Север и Юг, Мужчина и Женщина. Я человек без Юга: она давно умерла. И мне не с кем поделиться красотой заходящего солнца или блеском алмазной росы в лучах восходящего солнца. Но иногда Бог щадит меня, как сегодня, и дает мне поблажки. Очень не хотелось пить чай в одиночестве! И тут вы, на воздушном шаре. Прекрасные молодые люди! Если бы не ваше нелепое летательное устройство, разрушающее гармонию мира, я бы принял вас за ангелов.