– Андрей, – сказал он жестко, – если ты не перестанешь ерничать, я ничего больше не скажу. Мне Октябринович и так до конца жизни не простит, если узнает, что я тебе рассказал.
Я понял, что переигрываю. Заставить Сашу улыбнуться или даже рассмеяться легко. Он это делает с удовольствием, но заставить его что-либо рассказать личное почти невозможно. За все время пребывания в их компании, я, кроме кратких недостоверных анкетных данных, ничего про него не узнал. Я стал серьезным, и Саша начал свою историю.
Раньше, когда он только-только переехал в леса, у Аркадия Октябриновича была красивая теория, что все, что нас окружает можно использовать, если не для еды, то для чего-нибудь еще. И для этого не надо специальных знаний надо почувствовать и попробовать. Необходимые знания уже есть внутри нас, потому что мы, грибы, растения и прочее части единого целого. Он пытал древних местных старух на предмет лекарственных свойств тех или иных растений, но они называли их местные названия, и иногда, показывали ему засушенные листья или цветки. Ты по заварке, не пытался определить, как выглядит чайный куст? В общем, сам представляешь, порошок из листьев – это далеко не гербарий. Поэтому он запоминал запахи, и искал потом живые растения по запаху.
Еще у него был старинный травник, ты его видел, с описанием всех чудодейственных свойств растений, включая, я так думаю, и волшебных. Что там правда, а что нет – не знаю. Он никому не дает его смотреть. Но знаю точно, по его признанию, что в нем нет никаких рисунков, за исключением цветков папоротника и прочей хиромантии. Кстати, есть ли там что-либо про грибы, я тоже сомневаюсь. Короче говоря, Октябринович не признавал научный подход, а познавал природу «эмпирическим» путем. Это его слова. Надо сказать Октябринович быстро прогрессировал.
Все шло хорошо, он перепробовал почти все грибы и растения в округе. И как-то он добыл редкий гриб. Почему-то мне кажется что-то типа трутовика, но возможно я ошибаюсь. И затеял варево. Я ему говорю: «Давай сначала карасей отварим, а уж потом будешь варить свою отраву». А он, нет, говорит, сейчас почистим кишечник грибочком, а уж потом и ушицу сварим. Я чистить что-либо наотрез отказался, занялся своими делами и просмотрел начало действия. Гляжу только, метнулся дед в кусты. Залп и белая капитанская кепка Октябриныча взлетела над кустами, второй – и над кустами вылетает кепка с головой, третий – Октябринович чуть ли не целиком с голой задницей подлетает над кустами. Я сначала не понял, зачем он там вдоль кустов прыгает как лягушка, да еще с такой несвойственной резвостью. Потом понял, Октябринович превратился в ракету! Его так перло с грибов, что с каждым очередным выбросом отбрасывало от земли. Слава богу, что мне не пришлось его ловить – он неудачно приземлился на руки и превратился, если не в пушку, то в крупнокалиберный пулемет. Палил очередью, не переставая, по молодым березкам. Я тогда сильно испугался: думал от него вообще ничего не останется… Ну, или вылезет из кустов бородатый гном. Хорошо еще, что было уже тепло, Октябриныч уполз в реку и потом пищал оттуда: «Саня, дай мне мыльный корень, дай мне мыльный корень». Не признавал мыло. Теперь признает.
Потом он исчез, и не было его несколько дней. Вернулся с огромной книгой «Определитель растений Средней полосы». Думаю, что спер у ботаников в заповеднике.
– Саш, не мог он спереть, – возмутился я, – он же старый коммунист.
– После такого сможешь, – уверил Саша. – Да и как ты себе представляешь иначе: пришел человек к плотникам и попросил – ребята, дайте, пожалуйста, молоток, очень надо? А они – а как же мы? А вы?! А вы по памяти гвозди забивайте. Да и с чего ты решил, что коммунисты не воровали. Конкретно деньги, конечно, не брали как нынешние демороссы, потому как голимая уголовщина, а вот машину дров или мясо из спецраспределителя за пять копеек кило – запросто. Так что стырить молоток у плотников – это типичная совковая привычка.
– Папа с работы ножовку принес, – вспомнил я детский стишок.
– Во! – подтвердил Саша. – С тех пор у Аркадия Октябриновича только научный подход – пять тычинок три пестика, листья обоюдоострые – сходится? Тогда едим. Поэтому теперь не отравит. Да и сам он перестал пробовать на зуб все подряд. По-моему, он теперь смерти боится. Раньше он как ее себе представлял? Обнимется с березкой и уснет вечным сном. Лет через двадцать найдут его красивый благородный скелет, выбеленный дождем и снегом, рядом рога верной Зинки, и решат, что он неандерталец. А через понос никому ведь умирать не охота.