— Руди, — выдохнула Милика, — это Людвиг.
Рука человека легла на голову зверя. Деверь что-то сказал Людвигу, и тот лег, положив морду на вытянутые лапы. Взгляд Рудольфа скользнул по освещенному алтарю, остановившись на прижавших уши волках.
— Вас призвали Луной и вашими именами, — голос Рудольфа звучал устало и глухо. — Уходите за теми, кто вас призвал.
Руди поднял тело статс-дамы и понес к выходу. Клаус захлопал глазами и бросился к Берте, но не поднял, а поволок за ноги. Что случилось дальше, Милика не видела: догорающие свечи сплелись в золотой венок, закачавшийся на серебряной волне, и все исчезло в горьком осеннем дыму.
В императорском парке жгли палую листву, а она носила под сердцем Мики. Плащ и тяжелое платье скрывали беременность, и Людвиг ничего не заметил. Он только-только вернулся с лоас-ской границы и отыскал ее среди рыжих кленов и отцветших роз. Милика не ждала его так скоро, от радости у нее подкосились ноги, муж ее подхватил и засмеялся.
А потом они брели, держась за руки, среди задумчивых статуй, в воздухе тихо кружились листья, а над горизонтом поднималось облако, похожее на однорогого оленя…
— О чем ты думаешь? — спросил Людвиг, и она ответила:
— О нашем сыне.
— Что ты сказала? — Император остановился и притянул ее к себе.
— Я сказала, — прошептала Милика, — что жду ребенка.
— Как это вышло? — Он был бледен, как полотно. — Во имя Господа, как?..
— Как у всех. — Милика встала на цыпочки и поцеловала мужа в губы. — Ты слишком доверял лекарям, но иногда снадобья бессильны.
— Тобиас ответит за свою глупость!
— Он не виноват. — Милика лукаво улыбнулась. — Ни одно снадобье не подействует, если его вылить.
— Так ты, — он задохнулся, — ты меня обманула! Господи, как ты могла…
— Людвиг! — Почему он побледнел? — Я рожу тебе сына, у тебя будет наследник, и твоя мать нас простит.
— Так ты это сделала из-за нее? Что она тебе сказала?!
— Ничего. — Она прижалась к нему. — Ее Величество со мной не разговаривает. Людвиг, ты не понимаешь… Ты уехал, тебя не было, но ты остался со мной, во мне…
Он молча смотрел на нее, и ей вдруг стало страшно, как тогда, в лунном саду.
— Ты сердишься? Прости, пожалуйста! Прости меня, но я так хотела сына… Я это сделала ради тебя, как… Как и все.
— Маленькая, что ты? Конечно же, я счастлив. Просто все так неожиданно. Ты же больна…
— Я здорова. Ты больше не сердишься?
— Я? На тебя? Какая же ты глупышка! Когда он родится?
— В январе.
— Мы назовем его Михаэлем. В честь отца… а крестным будет Руди. Ты ведь его любишь?
— О, да. — Покачнувшийся было мир вновь вернулся на место. — Ведь он так похож на тебя.
— Руди сильнее, — Людвиг говорил словно сам с собой, — да, он сильнее, и он сможет…
— Что сможет?
— То, что не могу я. — Он на миг задумался и вдруг улыбнулся: — Или не хочу. Например, выиграть войну. Ведь ты же не захочешь, чтобы я весной воевал? Смотри, какое облако, совсем как рыба.
Рыба? Но облако походило на оленя…
— Что с мамой? — Голос еще не рожденного сына ворвался в дворцовый парк, и счастье растаяло вместе с небесной рыбой.
— Все хорошо, она приходит в себя…
Как трудно открыть глаза и поднять голову. Как трудно просыпаться, возвращаться в боль, в холод, в одиночество.
— Милика, во имя Дьявола, почему тебе не сиделось в Хелле-тале? — Рудольф, он и в самом деле пришел. А она почти решила, что это сон.
— Я хотела поговорить с тобой о твоей… о твоей…
— Это я виноват, — признался Клаус, — мы боялись за тебя. Эти твои поездки…
— Куда моим поездкам до ваших, — ухмыльнулся Руди. Он всегда ухмылялся, всегда спорил и никогда ни о чем не говорил всерьез. Людвиг был другим, он не смеялся над тем, над чем смеяться нельзя. Людвиг! Где он?!
Милика рывком села, сбросив с себя куртку Руди. Над головой были золотые, пронизанные солнцем ветки, сквозь которые нестерпимо синело небо.
— Руди, — женщина вцепилась в руку деверя, — где Людвиг?
— Ушел. — Лицо Рудольфа было совершенно спокойным. — И нам тоже пора. Вернее, вам. У меня здесь еще пара дел.
— Я не пойду! — Милика попробовала встать, но ноги подкосились, и она чуть не упала на пол. — Я останусь! С Людвигом. Руди, ты позаботишься о Мики?
— Позабочусь, — буркнул деверь, — и немедленно. Сыну в первую очередь нужна мать, так что изволь отправляться с Клаусом. Нагель в порядке, я смотрел. Как доберетесь, пришлите сюда священника. И коня поприличней.
— Я не хочу, — замотала головой Милика, — мое место здесь. С Людвигом.
— Руди, — Клаус в отчаянии переводил взгляд с нее на деверя и назад, — давай наоборот.
— Цигенбок! — Голос Рудольфа хлестнул как кнут. — Ты уже сделал все, что мог, и даже больше. Забирай их и вон отсюда!
— Я не уйду! — Деверь ее не слышит, не желает слышать, но она заставит считаться со своей любовью, будь он хоть трижды регент. — Слышишь, не уйду!
— Уйдешь! — Рудольф схватил ее за запястья, вынуждая встать. — Если любишь Людвига, а не себя, уйдешь! Клаус, долго еще вас ждать?!
Милика рванулась, но Руди мог сдержать дикого жеребца, не то что женщину. Он не позволит ей остаться, но она теперь знает дорогу. Принц-регент не станет вечно сидеть с невесткой, у него слишком много дел.
— Пусти, — попросила Милика, и брат Людвига, не говоря ни слова, разжал руки. — Мы едем с Клаусом.
Цигенгоф торопливо подхватил Мики, и они втроем пошли к тропинке. На краю обрыва Милика оглянулась: Рудольф Ротбарт стоял у церковной ограды и смотрел им вслед золотым волчьим взглядом.
Эпилог
В лиловеющем небе кружило воронье, рвались ввысь шпили Святого Михаила, за ними проступала прозрачная луна. Рудольф Ротбарт поднялся и неспешно задернул шторы.
— Спасибо, — от души поблагодарил Клаус фон Цигенгоф, — после вчерашнего я с этой круглой дурой не в ладах.
— Она скоро похудеет, — утешил Руди.
— Слушай, — Цигенбок внимательно посмотрел на приятеля, — никак не пойму, что с тобой сегодня не так.
— Спроси что полегче, — предложил Его Высочество, — тут я тебе не помощник.
— Полегче, говоришь? Тогда откуда ты взялся? Я был уверен, что ты у своей красотки.
— Георга благодари, — зевнул Рудольф, — вот уж действительно во всем плохом есть свое хорошее.
— Георга? — Цигенбок явно ничего не понимал. — Он-то тут при чем?
— При многом… Хочешь выпить?
— Признаться, не очень.
— А я выпью. — Руди налил вина и кивнул на свернувшуюся у камина Брауне: — Спит… Всю ночь выла, а теперь спит.
— Ты говорил о Георге.
— Говорил. — Рудольф ополовинил бокал. — Я удрал из Витте, потому что не хотел его видеть. Иногда нет ничего хуже старых друзей, которые тебя знают лучше, чем ты сам. Особенно если одному из них взбрело в голову тебя убить.
— Георг хотел тебя убить? — затряс головой Цигенгоф. — Пожалуй, я все-таки выпью.
— Пей, — разрешил Рудольф, вновь берясь за бокал. — Пока ты пытался натравить на меня Милику, сюда явился Георг. Ему передали, что я прошу его подождать. Он остался, но сначала куда-то послал слугу, что и требовалось доказать.
— А потом?
— А потом я доказал, — хмыкнул Рудольф, — на пустыре в Льняном переулке. Знаешь это место?
— Обижаешь, — возмутился Цигенбок, — его весь Витте знает. И скольких ты убил?
— Четверых. А пятый оказался молочным братом моего лучшего друга Георга.